Горцы Кавказа и их освободительная борьба против русских - [92]

Я приказал разделить немногочисленные боевые припасы между людьми, и они хотели хорошо их использовать. Дело часто доходило и до рукопашной схватки с холодным оружием. Адыги защищали каждое дерево, каждый овраг; многие карабкались на деревья и оттуда стреляли вниз. Фарис-бей казался в этот день умножившимся, и стойкое сопротивление адыгов в значительной мере является его заслугой. Я выделил лейтенантов Арановского и Штоха, так же как унтер-офицеров и солдат Мачинского, Новака, Орлинского, Пахолака, Даманского, Оссовского, Беднарека и Шципера, которые сопровождали меня, и приказал им руководить в бою адыгами. Эти молодцы выполнили свое задание с редким мужеством и величайшим самопожертвованием. Благодаря своим мундирам, которые их особенно выделяли [90], они в сильной степени были подвержены неприятельским пулям, но это не мешало им своим примером побуждать абазов к стойкой выдержке. Орлинский упал, пронзенный девятью пулями, все остальные были в большей или меньшей степени ранены. Все реже раздавались орудийные залпы, только еще слышались треск ружей, бой барабанов, автоматические возгласы «ура» московитских батальонов и дикий пронзительный боевой крик адыгов.

Это сражение в лесу продолжалось до 10 часов утра. Русские увидели, что чем глубже они продвигаются в лес, тем яростнее становится сопротивление и тем больше их потери, и начали возвращаться назад под защиту своих батарей. В сражении принимали участие с русской стороны около 6000, с нашей стороны – не больше 2000 человек. Если бы у нас было превосходство в силах, как 28 апреля, то неприятелю пришлось бы плохо; но русские обыкновенно бывают хорошо осведомлены о противостоящих им силах адыгов и пускаются только в надежные предприятия.

Абазская конница силой около 800 человек, которая составляла наш правый фланг, столкнулась с казаками и, несмотря на их значительное превосходство, отогнала их на правый берег. Казаки оставили в руках адыгской кавалерии 3 мертвых, 2 пленных и 2 лошади.

В польском отряде было 3 убитых и 14 раненых, что при его скромной численности было большой потерей. Было также убито орудиями 2 лошади и 1 сделана небоеспособной. У абазов был 51 убитый и в три раза больше раненых.

Русские должны были, во всяком случае, потерять гораздо, больше людей, так как они были более открыты нашему огню; в наших руках осталось 16 пленных; в лесу абазы нашли 21 убитого русского. Генерал-лейтенант Филипсон, который лично командовал атакой, был ранен.

По рассказам военнопленных, неприятель за день перед тем получил очень значительное подкрепление и стоял теперь против нас в составе 14 батальонов 4 казачьих полков и 52 полевых орудий; в пути еще находились крепостные орудия и строительный материал, потому что русские предполагали возвести на острове сильную крепость. Мы не могли думать о том, чтобы помешать этому, и принуждены были довольствоваться тем, что наблюдали за неприятелем и беспокоили его.

8 мая получил я наконец долгожданные известия из Константинополя. Это были первые письма со времени нашего отъезда, и они объяснили мне отсутствие второго транспорта. Через несколько дней после нашего отплытия по требованию русского посольства был арестован Измаил-паша; против него был возбужден процесс, в результате которого он был выслан в Малую Азию. Это, конечно, не помешало бы ему дать средства моим соотечественникам, представлявшим меня в Константинополе, чтобы вызволить нас из положения, в которое он нас поставил, но это не входило в его расчеты. Он сам подстроил, чтобы его арестовали и сослали, потому что никто ему не помешал бы освободиться. Но он думал только о том, чтобы запрятать собранные им деньги, и искал всевозможные предлоги для этого. Он умел, однако, так хорошо водить за нос моих соотечественников, что они отнеслись к нему с той же снисходительностью, как и я вначале. Свое последнее мошенничество – снятие с нашего транспорта холста, соли и мундиров он приукрасил заявлением, что не доверяет турецкому капитану парохода, поэтому хочет сам привезти эти вещи; как будто легче кому-либо доверить орудия и боевые припасы, чем полотно и соль! Тем не менее все мои друзья считали, что отправка второго транспорта вполне надежна, и советовали мне какой угодно ценой держаться и ждать. Оставленные в Скутари отряды также терпеливо ждали своего отъезда.

Я немедленно отправил в Константинополь письма, в которых, описывая благоприятный поворот в моем положении, вместе с тем указывал, что нас ждет печальная будущность, если вскоре не придет обещанная помощь. Перспектива остаться в нынешнем положении, быть может, еще несколько месяцев заставила меня опять отправить собранных мною солдат, которых я не мог одеть, к абазам, где они должны были ждать прибытия вещей. Незащищенность пункта, в котором я находился, побуждала меня выбрать определенное место для нашего поселения, и я остановился на Адерби.

Между тем Хаджи-Измаил-паша, собравший предназначенное нам зерно, основал и у натухайцев два мехкеме, в одном из которых посадил уже известного читателю Фарис-бея, в другом – Хаджи-Яхья-эфенди, молодого, очень способного человека, уроженца Дагестана. Оба эти офицера собрали корпус из 54 конных муртазиков и равного же числа пеших и ввели в своих мехкеме очень хороший порядок. Но все, что делал Хаджи-Измаил-паша, обычно разрушали Зан-оглы Сефер-паша и его сын Карабатыр.