Горбатые мили - [104]

Шрифт
Интервал

Из-за Зельцерова выскочил Плюхин и сразу же отступил назад, иначе угодил бы под торпеду у острия. Покосился на дым, нахлобученный на вершины вулканов.

— Эти, что ли, не хотят водить с нами дружбу? Они такие же. Вроде нас с тобой. Рабочий класс, — сказал об японцах Варламов Спиридон Никанову.

Молча, тихо взбесился Зельцеров — не скрыл только блеска глаз. Выжидающе посмотрел на Ершилова. Привык, что у того не было своего твердого курса, прилипал почти всегда.

Что подкинул океан! Известие об этом сразу разнеслось по всем каютам. На юте свободным остался только слип, один он, потому что на нем не устоишь: круто наклонен к океану, входит в него, как совок.

— Ты нам про классовый подход брось! Есть здравый смысл!.. — сказал возле него матрос с бронзовым загаром.

«Есть! Действительно, только справедливо ли это будет? По отношению ко всем здесь? То же самое — к японцам?» — вблизи от Игнатича и Ершилова, не глядя на них, Назар протянул руку к вентиляционной колонне. Вгляделся, не осталось ли вмятины от торпеды? Вообразил ее в руках самых надежных притороченной по его команде к внутренней стороне фальшборта и еще определеннее ощутил свою способность сделать неотложно нужное, свою власть — соединить настоящее с тем будущим. «Однако никого не гони, нельзя. Вступайся-ка за Кузьму Никодимыча. Получится, что ты все так же, вместе со всеми. Или считаешь: рано? Пусть все выскажутся, обсудят — тебе потом не потребуется ничего пояснять, сразу займешься делом?»

— Самое лучшее сдать ее, — сказала врач о торпеде, вполне допуская, что это приемлемо.

Возле нее сбилась вся женская половина. Бойкущая, грудастая мойщица, как сошедшая с полотна Кустодиева, трещала с нескладной, длинной уборщицей.

— В территориальных водах?.. Кому?.. Чьим военным? — вытаращил глазищи Бичнев.

— Чиф, запроси Находку. Пусть свяжется с кем надо. — Старший тралмейстер словно клянчил.

Зельцерову становилось все больше невтерпеж:

— Вы что же?.. Рехнулись? Японец наседает. К тому же погода-то какая? Это бьет уже по вам, так себе? Старший помощник? Ты у кого на поводу? («Первый помощник всему здесь закавыка!») Тебе потом придется… Спросят с тебя! («Первому помощнику Находка поставит на «вид», не больше».) Выдержит твоя шея? («Скурихин давно бы смотался отсюда, развязал нам руки».)

— Нам в самый раз отойти! — рассудил Бавин.

Кто и с кем сомкнулся?

Ершилов взялся за воротник фуфайки, рванул его чуть не до ушей.

— Не было печали! — собрался искать свой сон.

— Слабо тебе? Удаляешься? — стрельнул в него Зельцеров ненавидящим взглядом.

Игнатич возмутился:

— Иначе-то как будто нельзя? Обязательно надо оборвать?..

Ни один мускул не дрогнул на лице Зельцерова:

— В каждом из нас маленький Зубакин!..

Про третье условие Назар помнил. Про то, что «Тафуин» окружали нейтральные воды. Тем более следовало действовать по-боевому. Как минимум, дать знать Зубакину о том, что́ катается по промысловой палубе.

К Назару пристроился Плюхин. Взглянул ему в глаза, как уже понесший наказание:

— Капитан рефрижераторщика тоже надеялся… Скомандовал — не забыл что?

Провалы в памяти Назара не случались.

Для крепления торпеды нашелся обрубок манильского каната. Никанов сделал из него петлю. Уилливо подбросил ее, потянул за собой.

— Не надо! — сказал Назар боцману, наполовину скрытому под парусиной палатки, валящемуся с ног.

— Что вы? Пока то, се.. — Боцман принял решение первого помощника. Однако оно могло измениться.

Не так-то просто осуществлять справедливость! Назар вцепился в полотно — разжал пальцы. Все этапное мгновенно пронеслось в его голове: и двуступенчатый отход из Находки, когда матросы не успели закусить, и списание Малютина без разбора на партбюро, и отстаивание Кузьмы Никодимыча, и нервотрепка с Олюторкой. Собрания же как не было!

А рулевой Николай подбирался к узкой части торпеды с деревянным брусом. Присел, как за бруствером окопа.

— Мне необходимо определиться, — сказал Плюхин.

— Конечно, — подтвердил Назар.

«Пожалуйста, четвертое существенное условие. Мешкать нельзя», — сказал себе. Глаза его сами отыскали парусину.

— Назар Глебович! Используете свое служебное положение. Заставляете всех нас насильно жить только для завтра?

Все взвесив, Назар дал получше увидеть себя, приподнялся:

— Стыдно! — сразу еще ругливей: — Нельзя так, говорю. — Потом перевел взгляд на сопки и одним, по-особому произнесенным, словом напомнил о том, какой стране принадлежал «Тафуин». Как бы призвал блюсти себя: — Товарищ!.. — помаячил Зельцерову-паникеру.

Для Венки не существовало двух Алясок. Плавание енисейского казака Семена Дежнева, дерзкий бросок в неизвестность экспедиции Витуса Беринга, открытие пролива между Азией и Америкой, островов Диомида, Святого Лаврентия, высадка на голый берег подштурмана Ивана Федорова, зимовка промышленника Пушкарева у пролива Ионицкого, поселение Степана Глотова на Кадьяке, а Потапа Зайкова на Унимаке, закладка Российско-Американской компании с монопольным правом на все промыслы и полезные ископаемые северо-западной оконечности США с ее брошенными в океан, к России, Алеутами — все соединилось с настоящим. К тому же физически Аляска находилась под боком. Память о благородстве первых русских ничего не заставляла сделать, и не учесть ее он не мог так же, как Варламов Спиридон, Игнатич, рулевой Николай.


Рекомендуем почитать
Семеныч

Старого рабочего Семеныча, сорок восемь лет проработавшего на одном и том же строгальном станке, упрекают товарищи по работе и сам начальник цеха: «…Мохом ты оброс, Семеныч, маленько… Огонька в тебе производственного не вижу, огонька! Там у себя на станке всю жизнь проспал!» Семенычу стало обидно: «Ну, это мы еще посмотрим, кто что проспал!» И он показал себя…


Две матери

Его арестовали, судили и за участие в военной организации большевиков приговорили к восьми годам каторжных работ в Сибири. На юге России у него осталась любимая и любящая жена. В Нерчинске другая женщина заняла ее место… Рассказ впервые был опубликован в № 3 журнала «Сибирские огни» за 1922 г.


Повесть о таежном следопыте

Имя Льва Георгиевича Капланова неотделимо от дела охраны природы и изучения животного мира. Этот скромный человек и замечательный ученый, почти всю свою сознательную жизнь проведший в тайге, оставил заметный след в истории зоологии прежде всего как исследователь Дальнего Востока. О том особом интересе к тигру, который владел Л. Г. Каплановым, хорошо рассказано в настоящей повести.


Мужчина во цвете лет. Мемуары молодого человека

В романе «Мужчина в расцвете лет» известный инженер-изобретатель предпринимает «фаустовскую попытку» прожить вторую жизнь — начать все сначала: любовь, семью… Поток событий обрушивается на молодого человека, пытающегося в романе «Мемуары молодого человека» осмыслить мир и самого себя. Романы народного писателя Латвии Зигмунда Скуиня отличаются изяществом письма, увлекательным сюжетом, им свойственно серьезное осмысление народной жизни, острых социальных проблем.


Любовь последняя...

Писатель Гавриил Федотов живет в Пензе. В разных издательствах страны (Пенза, Саратов, Москва) вышли его книги: сборники рассказов «Счастье матери», «Приметы времени», «Открытые двери», повести «Подруги» и «Одиннадцать», сборники повестей и рассказов «Друзья», «Бедовая», «Новый человек», «Близко к сердцу» и др. Повести «В тылу», «Тарас Харитонов» и «Любовь последняя…» различны по сюжету, но все они объединяются одной темой — темой труда, одним героем — человеком труда. Писатель ведет своего героя от понимания мира к ответственности за мир Правдиво, с художественной достоверностью показывая воздействие труда на формирование характера, писатель убеждает, как это важно, когда человеческое взросление проходит в труде. Высокую оценку повестям этой книги дал известный советский писатель Ефим Пермитин.


Жизнь впереди

Наташа и Алёша познакомились и подружились в пионерском лагере. Дружба бы продолжилась и после лагеря, но вот беда, они второпях забыли обменяться городскими адресами. Начинается новый учебный год, начинаются школьные заботы. Встретятся ли вновь Наташа с Алёшей, перерастёт их дружба во что-то большее?


Музыканты

В сборник известного советского писателя Юрия Нагибина вошли новые повести о музыкантах: «Князь Юрка Голицын» — о знаменитом капельмейстере прошлого века, создателе лучшего в России народного хора, пропагандисте русской песни, познакомившем Европу и Америку с нашим национальным хоровым пением, и «Блестящая и горестная жизнь Имре Кальмана» — о прославленном короле оперетты, привившем традиционному жанру новые ритмы и созвучия, идущие от венгерско-цыганского мелоса — чардаша.


Лики времени

В новую книгу Людмилы Уваровой вошли повести «Звездный час», «Притча о правде», «Сегодня, завтра и вчера», «Мисс Уланский переулок», «Поздняя встреча». Произведения Л. Уваровой населены людьми нелегкой судьбы, прошедшими сложный жизненный путь. Они показаны такими, каковы в жизни, со своими слабостями и достоинствами, каждый со своим характером.


Сын эрзянский

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Великая мелодия

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.