Горбатые мили - [102]

Может, совершенно случайно под осьминогом оказалась раскрытая газета.

— Гляньте-ка на его спину! Что это?.. Что?.. — во всеуслышанье излил свой восторг Варламов Спиридон.

— Да? Провести нас хочет, бандит! Маскируется! — Бичневу захотелось, чтобы с ним так же, как он сам, удивился бы кто-нибудь еще.

— За мной! — схватил Венка рулевого Николая. — Сквозь него все видно! Текст!..

Зельцеров тут же сжал рот, подвигал челюстью. Не то от восхищения, что людям дай-подай непривычное, не то от презрения к ним, с подмоченными репутациями, не удерживающимися на берегу без якоря — сухого закона. Сказал:

— Вас «В мире животных» показать бы вместе с ним!

Он тоже, как Скурихин, вообразил, что всего уже поднабрался, хватит заправлять фабрикой. Спал и видел себя на должности заместителя начальника экономического отделения НИИ. Засмотрелся на иностранца с рыбацкими «корзинами».

Назар скользнул взглядом по кормовой мачте «Тафуина». Такие же «корзины» — черные треугольники — болтались у промысловой рубки, спущенные.

— Есть еще телевизионная передача «Очевидное — невероятное», — продолжал злобствовать Зельцеров.

— Ты не весь подходишь для нее. До пояса, — сказал кок.

Воспроизведенные осьминогом газетные строчки имели вид слабо тиснутых. Чтобы получше разглядеть их, Варламов Спиридон присел. Ершилов показал на него Зельцерову, засмеялся.

— Можно прочитать!.. — взревел от радости Никанов. — Сюда! Ко мне! Тут чего только не понакручено! Пожалуйста, про наш ералашный рейс. «Подвиг, часть вторая». Ниже. Названьице-то: «Соленые меридианы». Тут: «Начальник рации пользуется заслуженным авторитетом…»

Как разместил бы рядом свои колышущиеся телеса Ершилов? Поднавалился на рулевого Николая:

— Будто с какой-то целью! Еще в передовой кое-что: «Успех «Тафуина» — результат того, что на этом судне культпросвету уделяется должное внимание. В трал перед спуском кладут или всю газету «Звезда рыбака», или только статью первого помощника. Так осуществляется воздействие передовой части общественности на отдельных не вполне сознательных рыб».

— Ты!.. — озадаченный Дима чуть не выпалил ему, что сам, а не кто-нибудь бросал в кутец стенную газету. Себя ж «протянул». Уже крикнул: «Баламут!» Потом увидел, как Бавин поднес палец к глазам осьминога, надавил на них, чтобы узнать, такие ли они упругие, и поразился, какого размера осьминожьи зрачки. Как раз в это время они вобрали в свои вогнуто-черные зеркалящие глубины уменьшенного Ершилова, поднесшего крюк от грузовой лебедки к сталистым петлям мотни с одной стороны, с другой.

А Назар расслабился. Не хотел уйти от добытчиков. Только кто дописал бы за него характеристики для отдела кадров? Начал со стармеха — отложил, недовольный тем, что как будто оговорил его.

По форме трал уподобился рогу изобилия. Широкий зев приподнялся над палубой, а узкий конец с железной, надраенной о дно чекой опустился. Из него, из захлестнутого выхода, выдавило струйку хека. Упали осьминожьи яйца-подушечки с длинными жгутиками. Показалась кромка чего-то круглого, сначала только она, как будто без единого шва, литая. Зельцеров мгновенно поднял перед своей грудью ладони щитками, голову — назад и прищурился, как от слепяще яркого огня.

Корму тотчас понесло вверх. Тогда же то, что нависло над туманно-белесым уловом, выдвинулось дальше.

«Эх, угораздило!» — запечалился Зельцеров, сообразив, какой мог быть исход последнего траления.

Все вокруг предстало иным, куда более значительным.

— Если по форме только… — опять заговорил с собою Зельцеров. — Внешне… Да, напоминает ее.

Затраленная металлическая сигара сползла, тронула палубу и покатилась к Назару, от него, с полпути, что ли, — к Николаю. Сплющила щупальце: тец!

«Такая она тяжелая?.. Теперь ко мне?.. Куда я прыгну?» — успел подумать Николай и как бы между прочим обхватил вентиляционную трубу. А длинная махина с укрытыми винтами и перьями рулей наехала на макушку осьминожьей головы. Донеслось слабое предупреждение плоти: ти-уу! Люди, осторожней!

На что Игнатич, никогда он не трусил. А попятился.

Только один Бавин еще ничего не опасался, вслепую, занесенной за спину рукой, доставал низ штанины боцмана, подтаскивал его к осьминогу и заливисто хохотал над вычитанным вроде бы интервью.

— Второму штурману предложили выбор: или радости любви, или встречи Нового года? Он попросил дать подумать, что́ бывает чаще.

В то же время вал поднырнул под середину «Тафуина», заставил случайную вещь боднуть стрелу грузовой лебедки и покатил к носу. Не он завершил злой умысел. Тем не менее становился то стального цвета, то марганцово-малинового: удовлетворенно дышал красками, что больше всего подействовало на Ершилова.

Когда Зельцеров, потрясенный, с трясущимися руками, оказался возле него, то опять увидел глаза осьминога, все в красных прожилках. Они кричали. Не стало их… Снова показались. Только уже с другой стороны конуса ничего не выпустив из того, что вобрали в себя.

Назар стоял в них так, будто вслушивался или уяснял: в самом деле в аляскинском небе нудили самолетные двигатели?

На лиственничных досках промысловой палубы, от канавки, перечеркивающей ее предслиповую часть, до приподнятого фундамента траловой лебедки, блестели закругленные смолянисто-бордовые торцы сучьев и топорщились нежно-цыплячьего цвета заусеницы. Отмыто желтые, они не могли быть другими, так как на них и на тело пришелицы оттуда, из прошлой войны, выхлестывало взбитую воду. От борта к борту плавала пена. А то закручивалась в спирали. Так же незащищенно зависела она от наклона траулера, как облака от налетающих на них циклонов и антициклонов.