Гора Мборгали - [16]
Великан вселил в меня твердую веру в то, что все дремлющее, подавленное, скованное цепями должно непременно восстать и возродиться. Это видение стало зачином моего отчаянного оптимизма.
Видением мне была и маленькая девочка. Она много раз являлась на протяжении жизни, всегда вызывая приязнь. Очень красивая златовласка шла по дороге мне навстречу, над ее головой с грохотом вращались мельничные жернова. Они походили на нимб, а были всего лишь мельничными жерновами. Я остановил девочку, но мы не слышали друг друга. Мало того что жернова грохотали, в этот шум вплеталось еще множество разных звуков: боевой клич, торжественный хорал, причитания, хохот, гром бурь, нежный лепет детей, они глушили слова... Звуки эти то как бы неслись из самой бездны, то раздавались возле самого уха - и так, и этак. Девочка стояла, улыбаясь сияющими голубыми глазами, а мельничные жернова грохотали. Потом все на мгновение смолкло, девочка нахмурилась, сказала мне несколько слов и исчезла. Вот эти слова: "Иди рядом, следуй за мной... Захочешь - можешь обогнать. Но не оставляй меня, иначе тебя сомнет! Звать меня Нино, вспоминай обо мне..."
Она исчезла, а вместе с ней и дорога. Вокруг простиралась пустыня, я не знал, куда идти...
Эта девочка за всю жизнь много раз указывала мне правильный путь. Не сама, просто я слышал ее в грохоте мельничных жерновов.
Как-то привиделось и такое: стояла зима, было темно, я шагал по шпалам. До того я один-единственный раз видел полотно железной дороги. Холодный ветер дул в спину, я продрог. Послышался шум приближающегося поезда. Я собрался сойти со шпал. Ноги перестали слушаться, я не мог ступить ни вправо, ни влево. Пробовал рвануться - ничего не вышло, рельсы держали меня, поезд приближался... Вот-вот догонит, раздавит... Мелькнула мысль лечь. Я бросился ничком. Тело пронзил холод металла, и я ощутил, как мои конечности, распластанные на путях, наливаются твердостью стали, я превращаюсь в рельсы. Это было настолько явственно, что я даже ощутил жесткость стяжки крепежных костылей. Состав кончился, прошел по мне, прогрохотал. Я поднялся целым и невредимым, но уже глубоким старцем, совсем дряхлым. Тело кричало от усталости, и этот крик я слышал своими ушами.
И все же был вне себя от радости - я остался жив!
Я рассказал об этом деду. Он задумался и еле слышно произнес:
– В плохое время ты родился... И тебя, как и меня, как и многих других, переедет жизнь.
Сдается мне, это он верно заметил!
А Чан Дзолин?.. Бабушка взяла меня в церковь. Оттуда мы вышли на Пушкинскую, стали ждать трамвая. Вот тогда я и увидел впервые в жизни человека с глазами монголоида - живого, до того я видел рисованных китайцев, мужчин и женщин, - у нас был такой кофейный сервиз. За нашей спиной, у стены, стоял китаец с жемчужными бусами, свисающими с рук. Он был маленький, тщедушный. Я, раскрыв рот, смотрел на раскосость его глаз. Он даже улыбнулся мне, но потом снова нахмурился и ушел в свои мысли - по моему тогдашнему разумению, глубокие и сложные. Примерно год спустя я встретил этого китайца в подъезде нашего дома. Он сидел на лестничной ступеньке, ждал моего возвращения с урока музыки. Мы поприветствовали друг друга как старые знакомцы.
– А где бусы? - спросил я.
– Сегодня я много размышлял. Мысли были всякие - мелкие и настоящие. Каждая бусина-мысль. Я - Чан Дзолин...
Так завершилась наша встреча. Я, вероятно, краем уха слышал эту фамилию. Тогда в Китае смута была великая, старшие читали в газетах: Чан Кайши, Чан Сюелян, Чан Дзолин, Восточно-Китайская железная дорога - и беседовали на эти темы...
Мои видения повергли семью в такие серьезные раздумья, что бабушка предложила сводить меня к Бабале - та умела заговаривать. Родные чуть было не согласились. Излечила бы меня Бабала или нет - трудно сказать, но молодой женщине, которая пять лет никак не могла понести, она дала выпить довольно большую кружку керосина, и у нее родился ребенок. А хорошо сделали, что не дали меня заворожить. Я прекрасно себя чувствовал с моими призраками и привидения-ми. Профессора сказали моим родителям, что все это последствия того ночного обыска. В таком случае мой дядя Шалва, те обыскивающие и кривой нож одного из них сослужили службу - пробудили мою фантазию. Для начала я выучился вдохновенно врать, а со временем, когда понял, что ложь - трусость, стал придумывать многоразличные сюжеты и жить в преображенном мире. Это сняло тяжесть с моего сердца, отучило ныть, подарило улыбку.
Спасибо тебе, дядя, и вам огромное спасибо, товарищи чекисты...
