Гора Крутая - [2]
— Не тронь, не тронь, — обступили ребята Ивана и ухватили за руки…
— Отойдись все, — Иван вырвался. — А за скамейку должен ответить, признаешь, гад?!
— Катись ты… — Парфенька не договорил. Закипело у Ивана ретивое, хоть нельзя пионеру драться, забыл Иван и законы и обычаи, забыл все, кроме своей обиды, и мазнул он Парфеньку рукавицей по губам! Не так больно, как здорово…
— Бьют, — заревел Парфенька, — наших бьют!
— Кто, кто, бей заречных!
— Бей под ряд!
— Заречные, свои в кучу! — Закомандовал кто-то у заречных. Ванька увидал завсегдашнего задиралу Урвана.
— Мы вас шугнем, навсегда не пустим на свою гору!
— Не пустим, посмотрим кто кого…
— Вот она, в-от, во-от, ана-вот! — задирали кто посмелее, расходясь на две партии, насыкая кулаки.
Ну, похоже драка, и Ванька, оглядывая свою кучу, вдвое меньше поречных, и держа перед лицом рукавицу, пятился к ним, соображая, как бы лучше отбиться и не дать себя поколотить.
— А ну, заречные-запечные отчаливай, крой домой на полати, на теплые места! Наступали, насмешничая, поречные драчуны.
Девчата, везя на веревочках по нескольку салазок, ледней и решет жались поодаль, переминаясь в снегу, тоже разными кучками — заречные особо, поречные особо. Девчата помалкивали.
— Берем их штоль, берем враз! — Враждебная стенка накатилась, и раздались первые несмелые удары.
— Держись зарека, Ванька с нами! — подбадривал Урван.
Все знали Ивана за крепыша. Не хотелось Ивану драться, говорили ведь в отряде — стенку не устраивать, да показать труса не лестно, и он нехотя взял на себя команду напуганной зарекой.
— Плотней стань, плотней, што ли, — прикрикнул он на толочившихся зря своих вояк. Скоро зарека приняла воинственный и сплоченный вид.
— Вот-она, вот, вот, вот, она-вот! — Сильней заголосили зачинщики, вертясь вокруг тех и других, звонко хлопая рукавицами. Слыша шум, от села подходили взрослые и становились наблюдать драку.
Дед Проня притащился один из первых и, попыхивая сопелкой, прошамкал:
— Люблю… во каким был, — два зуба на этой горе вычикнули… вот уж которая драка, чай с тыщу тут их было… люблю, пра, ей богу! — Остальные мужики свертывали цыгарки и подзадоривали ребят:
— Эй Парфень, ты чего же, лупи их тараканью зареку!
— Где там Урван? Урван, ты чего спуску даешь, а?
— Полезь кто на Ивана Зазвонкина, он те угадает…
— Порека не зевай, Тимошку-бондаря кликни! Тимошка-а! — От села уж бежал и Тимошка-бондарь, тоже силач и всегдашний противник Ваньки.
Поречные, завидев его, набрались решимости и налетели на упористую зареку. Произошла свалка. В главном клубке дрался Иван, и там валился народ друг через друга. Края зареки закруглились и подались, но середка пошла вперед, круша направо и налево.
— Берем-берем, — кричал Парфенька, отбегая назад, держась за подбитый глаз… угадал его Иван.
— Осади их крепче! — гаркнул, подбегая, Тимошка-бондарь.
Поречные нажали и двинулись вперед. Иван запнулся и упал. Поречные полезли отчаянней. Иван остался в чужих рядах, стоя на одном колене. Лежачих не бьют. Встать на одно колено, означает, что боец «лег».
Иван оглянулся — рядом стояли человек пять, караулили, как он встанет… Притворяясь, Иван зачерпнул горсть снега и, вместо того чтобы приложить ее к лицу, кинул в ближайшего и, ринувшись, очутился в своих рядах.
— Иван, крой их, крой, — заорал Урван, бегая с одного конца свалки на другой.
Иван вломился в гущу, и отошедшая зарека опять пошла вперед… Тимошка все не вступался — он ждал, когда Иван немного упарится, тогда-то он его сшибет! Тимошка следит за Иваном и считает все кулаки, которые тому попадают.
Вот Иван хватился за глаз… Теперь пора.
— А ну решительная! А-ну порека! — Тимошка пошел прямо на Ивана.
Досадно прозеванный кулак залепил Ивану в глаз. Моргал-моргал, течет слеза, да и на! А тут еще употел — рукавица на руке распарилась, как тряпка.
Ей ударишь, а она чмок и не больно… незадача.
Перед расстроенным Иваном вырос Тимошка. Один пионер, другой — ярый пионерский противник, сын бондаря.
— Ана-на, смотри, смотри, сразились! — Привстали мужики, и дед Проня в волнении вынул коптилку изо рта.
Свалка затихла; в самой середке бились Иван и Тимошка, один на один.
— Так-так, так-та-так. — Колотились удары, как вальки на речке в отчаянную стирку.
— Ого не сдает, так его Иван!
— Нет он бондарь знает… во-во попал. — Ваньку брало зло, и не покачнулся ни разу бондарь от его ударов, а у него заныло под ложечкой.
— Шлеп-шлеп, тюх, — начали по мордам.
Вдруг Ванька сел и закрылся рукой…
— Ой-ой-ой, берем, наша взяла! — заголосили поречные и с шумом погнали растерявшуюся зареку…
Ванька снегом остановил кровь из носа, в голове шумело, ноги подгибались, забушевала еще хлеще обида в его груди, и, пренебрегая правилами стенки, он неожиданно вскочил и ударил сбоку бондаря прямо в глаз…
Тимошка взвыл, ухватил его за грудку, и оба повалились на дорогу отчаянно колотя друг друга.
— Лежачего не бьют… лежачего не бьют, ой лежачего! — голосил кто-то.
Драка началась отчаянная.
От села бежали матери и старшие сестры растаскивать озверевших ребят.
Ванька три дня не выходил в люди, с печки да на полати, срамотно, вся рожа, как пивной котел разбухла.
