Гоньба - [13]

* * *

Хотен был талантлив. Многие годы лицедейство, вкупе со свойствами личности, было причиной его бед. Он, как выяснилось, и не женился поэтому: предполагаемый тесть увидел, как будущий зять его передразнивает, и вышиб со двора. У меня, освобождённый от необходимости чего-то постоянно копать, пахать, пилить, добывая «хлеб свой насущный», Хотен развернулся. Самоэксплуатация его зашкаливала — мне пришлось насильно загнать его на покос, чтобы отдохнул чуток мозгами.

Не помогло. Он так изобразил нападение стада ядовитых змей, что у меня половина работников разбежалась. Позднее столь убедительно рассказал о виденной жар-птице, что десяток парней всю ночь просидели в кустах, мечтая поймать невидаль, или, хотя бы, ухватить перо.

Мастерство его росло. Он был универсал. Почти. Собственно актёрская деятельность — изобрази в лицах — у него получалось всё лучше. Стремительно увеличивалась способность придумать новый текст. Отчасти потому, что здесь, на Стрелке, сходились разговорные и фольклорные особенности разных местностей и племён. А умение смотреть на людей, слушать их, замечать особенные, характерные чёрточки — у него было: без этого успешно не спопугайничаешь. Я лишь чуть формализовал.

— Тебе обед нынешний — как?

— Эта вот… ну… вот что я тебе скажу, Воевода…

— Мне — не надо. Вон ворона сидит. Ей расскажи.

— ???!

— Чего «нет»? «Чёрный ворон, что ты вьёшься» — воин ворону песни поёт. Илья Муромец со своим Бурушкой беседовал. Роланд, был такой, Дюрандалю, мечу своему, плакался. В чём проблема? Поговори с граблями. Об их тяжёлой граблятской доле. Так, чтобы им было интересно. И нам — послушать.

* * *

Азбука. Общение с неодушевлённым предметом. «Уж всегда ты, сарафан, пригождаешься. А не надобен — под лавкой валяешься». Сочини и спой своим портянкам песню. Про несчастную любовь. Типа:

«Эх, лапти да лапти, да лапти мои!

Лапти новые, кленовые, решетчатые!».

* * *

Пошла у него и режиссёрская работа. И, к моей радости, педагогическая деятельность. Учить риторике, как я уже объяснял, надо было многих.

А вот администрирование… Пришлось ставить «директором шалмана» одного из своих инвалидов. Уже не Бряхимовского похода, а этой зимы. Мужик в лесу медведя повстречал. «И поспорили они…». Медведь риторики не воспринял. Проигравшего диспут и пострадавшего физически, поставил начальником над риторами.

Кстати, эта сценка была сыграна и неоднократно переделывалась каждым новым поколением курсантов.

Из особенного? — Зеркала. Как он прибалдел, когда увидел себя со стороны! Оторваться не мог!

Строил морды, язык себе показывал. Потом пошли «маски» — мимические выражения характерных чувств. Потом начал ходить мимо. Поглядывая через плечо. Вставать, приседать, разворачиваться… Менять костюмы, походку… Передразнивать меня и моих ближников… Оч-чень познавательно! Потом погнал к зеркалам своих учеников.

Когда я удивлялся:

— Да к чему это? Ты ж и так их со стороны видишь.

Объяснял:

— А так — с двух сторон! Так то… крепше!

Талантливые люди у меня были. Кое-кого я ещё по прошлым делам приметил, кто сам пришёл или Гапа привела. Так формировался первый класс Хотена. Учили… не сколько мы их учили, сколько они сами учились. Сами придумывали и пробовали.

Вплоть до конфликтов.

Знакомая из ГИТИСа рассказывала, как они студентами отрабатывали учебную программу — просили подаяние в Московском метро. Типа: «мы сами не местные, помогите люди добрые…». Этюд у них такой был.

Я про это как-то болтанул. Не про метро, конечно, но курсанты вздумали попробовать «на натуре».

Ага. У меня за такие дела… Общество же всеобщего благоденствия! Голоден-холоден? — Воевода поможет! Мда…

Хотен кинулся учеников своих с кичи вынимать. Тоже… в образе. Почти получилось. Но прокололся в подробностях амуниции. У меня-то кафтаны форменные. Стража углядела, взволновалась: дело уже на заговор тянет! Пока мне доложили…

Объявил благодарности. Страже — за бдительность, артистам — за достоверность игры, Хотену — за успешность учеников.

Осенью часть из них отправилась, в порядке обычной ротации персонала, по факториям. Они не были «чистыми артистами». Этот навык был дополнением к основной специальности. Например — дворник. Или — приказчик.

Сложнее шла подготовка подобных «умельцев» для не-русско-язычной среды. Хотен здесь… не тянул. Но команда Трифы к этому времени составила уже сборник сказок и сказаний соседних племён — у нас была стартовая точка, исходный материал, на основании которого мы могли построить доходчивую, воспринимаемую пропаганду. Вкладывая в уста мордовского коня, например, не только его «родной текст» о пользе земледелия, но и комплементарное упоминание о Всеволжске, где «люди добрые землицу пашут и горя не знают».

Наконец, мы созрели и для решения исходной задачи: прямого обращения к русскому народу на неподконтрольных мне территориях, к ведению «псевдо-народной» пропаганды «мобильными сказочниками» в «Святой Руси».

Едва ли не важнейшей заботой моей в то время было отношение населения Залесья к двум недавним хохмочкам: разгрому Клязьменского каравана и казни епископа Ростовского Феодора.

Первая однозначно воспринималось как злодейство.