Гомосексуальное влечение в революционной России. Регулирование сексуально-гендерного диссидентства - [43]
В 1850—1860-х годах судебные врачи Западной Европы систематизировали физические признаки анального сношения между мужчинами, а также других однополых эротических контактов, в том числе и между женщинами. Особую известность приобрели работы судебных врачей парижанина Амбру-аза Аугусте Тардье (Tardieu, Ambroise Auguste; 1818—1879) и берлинца Иоганна Людвига Каспера (Casper, Johann Ludwig; 1796—1864). Опубликованная в 1857 году книга А.А. Тардье о судебно-медицинских признаках полового преступления, содержавшая главы об анальном сношении, которое рассматривалось на примере более двухсот «педерастов», уличенных парижской полицией, не утратила своего значения и в XX веке>18. Русские врачи, проводившие экспертизы в этой области, были знакомы с трудом А.А. Тардье, но критиковали некоторые его выводы, опираясь на опровергавшие их примеры из собственной практики>19. Работы И.Л. Каспера (опубликованы в 1850-х годах), посвященные «педерастам» Берлина, были, возможно, более популярны в среде российских судебных врачей, предпочитавших немецкую осторожность и фактологичность. Однако ссылаться они предпочитали на оба источника, руководствуясь, таким образом, неким гибридом из немецких и французских воззрений на признаки мужеложства>20. Подход российской судебной медицины к обнаружению признаков мужеложства был гораздо менее системным, и это косвенно свидетельствовало о том, что он опирался на исследования сразу нескольких западных авторитетов>21.
Учреждения, отвечавшие за экспертизу половых преступлений, получали от казны незначительную помощь. Законодательство (см. Медицинские Уставы 1857 и 1892 гг.) предписывало частнопрактикующим врачам оказывать помощь суду в случаях, когда врачи, состоявшие на государственной службе, не могли справиться с задачей. От любого врача можно было потребовать медицинского заключения или диагноза душевного состояния>22. Уровень экспертиз отличался крайней пестротой. «Скромные провинциальные работники» — земские, городские и полицейские врачи — давали лаконичные и маловразумительные «заключения», в то время как профессора медицинских факультетов университетов — «врачи-специалисты» с «привычкой большинства из них к преподаванию <...> развивали <...> [мысль] с научной широтой и глубиной»>23. За услуги полиции и судам врачам платили мало или вовсе ничего. В 1890 году Министерство юстиции постановило, что судебные медицинские исследования не подлежат вознаграждению, и по меньшей мере один врач получил отказ суда на просьбу оплатить проведенную им экспертизу по делу о мужеложстве>24. В последние годы царизма судебная медицина преподавалась в некоторых медицинских училищах. В Московском университете была открыта даже соответствующая кафедра, но сам по себе этот вид деятельности по-прежнему оставался на периферии государственных интересов. Подобных кафедр в империи были единицы. Полиция по привычке обращалась к первому попавшемуся врачу, аптеке, лаборатории, при том что медицинские работники такого ранга «не имели контактов с кафедрами судебной медицины»>25.
Всё же постепенно благодаря судебной реформе методы распознавания признаков мужеложства были приняты медиками на вооружение. Это произошло спустя 15—20 лет, после того как эти методы получили распространение во Франции и Германии. Не всегда совпадая в способах применения, они практиковались еще до оформления городской культуры взаимных мужских половых отношений. Тенденция официальной европейской медицины игнорировать «педерастическую» практику врожденного «педераста» и конструировать его личность исходя из наблюдений за поведением этого субъекта была присуща и русским текстам, посвященным распознаванию мужеложства. Однако активному уголовному преследованию мужеложство в России не подвергалось, и такого же результата, как в Германии и Франции, где внимание полиции было неусыпно обращено на эти стигматизированные группы, добиться не удавалось. И как следствие — низкий интерес российской судебной медицины к выявлению мужеложства. Еще меньший интерес вызывали женские взаимные половые отношения, хотя при раскрытии фактов насилия судебная гинекология играла определенную роль.
Первая попытка использовать в России зарубежные достижения в области выявления однополых пар была сделана в 1878 году Владиславом Осиповичем Мержеевским (1842—?) на страницах его «Судебной гинекологии»>16, опубликованной в Санкт-Петербурге. Автор, член Медицинского совета Министерства внутренних дел, посвятил большую часть своей работы признакам преследования женщин мужчинами — половыми преступниками. Глава IV «Педерастия (мужеложство)» заняла пятьдесят семь страниц (с. 203—260), небольшие по объему главы были отданы «лесбосской любви» (гл. V, с. 261—262) и «скотоложству» (гл. VI, с. 263—273). Акцентируя внимание на «противоестественных сношениях», эти главы следовали непосредственно за главой о гетеросексуальном «изнасиловании» (гл. III, с. 76—202) — наиболее распространенном преступлении. Подобная череда, а также рассмотрение однополых актов в контексте судебной гинекологии предполагают и соответствующее отношение к мужеложству — как обычному выражению необузданной мужской похоти, объектом для которой мог оказаться кто угодно — и женщина, и мальчик, и мужчина, и животное. Тем не менее в главе о мужеложстве прослеживается попытка подхода к «педерасту» как особому типу личности.
