Гомосексуальное влечение в революционной России. Регулирование сексуально-гендерного диссидентства - [4]
Дискуссии относительно позднего обращения к проблемам секса в СССР обычно начинаются с цитирования известной фразы эпохи гласности, произнесенной одной из участниц американо-советского телемоста: «У нас секса нет»>6. Коммунистический режим ограничивал дискуссии о поле только профессиональной литературой, которая тщательно контролировалась, что порой выливалось в полный абсурд>7. Идеологические установки, выработанные в сталинскую эпоху, постулировали отсутствие необходимости обсуждать «нормальные» половые (sexual) отношения между мужчинами и женщинами. Социализм создал «гигиенические» условия (экономическая стабильность, рациональное брачное законодательство, охрана материнства и детства), благоприятствовавшие не вызывавшей проблем естественной гетеросексуальности. Сексуальные перверсии («половые извращения»), очевидно, должны были отойти в прошлое, поскольку социализм устранил источники пресыщенности, излишеств и эксплуатацию женщин — всё то, что считалось причиной подобных отклонений в капиталистическом обществе. Мужская гомосексуальность была молчаливо и безоговорочно признана преступной, а с незначительным числом прочих перверсий «сексуальные патологи» («сексопатологи») легко справятся в психиатрических больницах>8.
Согласно этой поздней советской парадигме, пол — это без-возрастной внеисторический естественный феномен. История «женского вопроса», который, как утверждалось, был решен при реализации масштабных проектов первой пятилетки, представляла собой единственную тему, в рамках которой могли вестись сдержанные дискуссии относительно социализма и пола до и после большевистской революции 1917 года>9. Историкам приходилось отстаивать нормы, установленные «зрелым социализмом», и делали они это с безапелляционностью, превосходившей самого Владимира Ильича Ленина (1870—1924). Под каким бы углом зрения ни возникала необходимость рассмотрения сексуальности в литературе или биографических трудах, советские историки были приучены объявлять это излишне «сексологическим», более достойным внимания врачей, нежели профессиональных историков>10. Кроме того, советское неприятие и непонимание мужской гомосексуальности нанесло непоправимый вред многим биографическим исследованиям>11. Советский идеологический пуритантизм выливался в сокрытие биографической документации, которая могла подорвать миф об универсальной гетеросексуальности и патриотической половой сдержанности>12.
В западной же исторической литературе мало кто подвергал сомнению этот советский миф. Было несколько попыток дискуссий относительно однополых отношений, и лишь некоторые оказали влияние на политическую и социальную историографию. Самые ранние исследования гомосексуальности в России 20-го столетия ограничивались этнографическими описаниями или полемикой по поводу идеологии сексуальной реформы>13.
Начало научному изучению этой темы положили литературоведческие и культурологические исследования Саймона [Семена Аркадьевича] Карлинского>14. В своих последних статьях он обобщил собранный материал, исходя из трактовки советского режима 1920—1930-х годов как тоталитарного. Этот анализ был по достоинству оценен в посткоммунистической России, где работы исследователя появились как в широкой прессе, так и в изданиях геев>15. Российские публикации С. Карлинского открыли долгожданные исторические перспективы для наиболее инициативных лесбиянок и геев, а также для более широкой аудитории бывшего Советского Союза. Западные авторы, даже придерживавшиеся противоположных С. Карлинскому взглядов, тем не менее опираются на его тексты>16.
Однако исследования С. Карлинским советской гомосексуальности создали некоторые проблемы для историков царизма и советского общества. Его объяснение, в силу каких причин мужеложство (sadomy)>6 как преступление не было включено в Уголовные кодексы Российской Федерации 1922 и 1926 годов, и его трактовка политических и медицинских взглядов на однополую любовь в период декриминализации мужеложства в Советском Союзе (1922—1933), основывались на ограниченном круге опубликованных документов. Эти выводы были продиктованы «тоталитарным подходом», к тому же не учитывающим многообразия русских радикальных традиций и революционных утопических мечтаний>17. С. Карлинский утверждает, что, отменяя в 1917 году царские уголовные статуты, большевистские вожди вовсе не задумывали легализации гомосексуальности. По его мнению, декриминализация мужеложства в 1922 году — следствие пренебрежения или недосмотра>18. Этот подход порочит русскую социал-демократию как беззаконную, деспотичную и анахронично-гомофобную. Но наш исследователь упустил из виду простую истину: большевики очевидным образом старались удалить из книг всякое упоминание о мужеложстве. С. Карлинский либо игнорирует, либо неполно очерчивает медицинский, законодательный и социальный контексты, в рамках которых большевики обдуманно предпочли легализовать мужеложство между согласившимися на него взрослыми [мужчинами]>19. С. Карлинский представляет отношение советской медицины к однополой любви как к банальной «болезни» («morbidizing») и потому враждебное геям. Его самая известная работа дает чрезвычайно упрощенную картину медицинских воззрений, рождая искаженные представления о том, какую цель ставили перед собой врачи и чего они достигли
Монография впервые в отечественной и зарубежной историографии представляет в системном и обобщенном виде историю изучения восточных языков в русской императорской армии. В работе на основе широкого круга архивных документов, многие из которых впервые вводятся в научный оборот, рассматриваются вопросы эволюции системы военно-востоковедного образования в России, реконструируется история военно-учебных заведений лингвистического профиля, их учебная и научная деятельность. Значительное место в работе отводится деятельности выпускников военно-востоковедных учебных заведений, их вкладу в развитие в России общего и военного востоковедения.
Как цикады выживают при температуре до +46 °С? Знают ли колибри, пускаясь в путь через воды Мексиканского залива, что им предстоит провести в полете без посадки около 17 часов? Почему ветви некоторых деревьев перестают удлиняться к середине июня, хотя впереди еще почти три месяца лета, но лозы и побеги на пнях продолжают интенсивно расти? Известный американский натуралист Бернд Хайнрих описывает сложные механизмы взаимодействия животных и растений с окружающей средой и различные стратегии их поведения в летний период.
Немногие культуры древности вызывают столько же интереса, как культура викингов. Всего за три столетия, примерно с 750 по 1050 год, народы Скандинавии преобразили северный мир, и последствия этого ощущаются до сих пор. Викинги изменили политическую и культурную карту Европы, придали новую форму торговле, экономике, поселениям и конфликтам, распространив их от Восточного побережья Америки до азиатских степей. Кроме агрессии, набегов и грабежей скандинавы приносили землям, которые открывали, и народам, с которыми сталкивались, новые идеи, технологии, убеждения и обычаи.
Голуби, белки, жуки, одуванчики – на первый взгляд городские флора и фауна довольно скучны. Но чтобы природа заиграла новыми красками, не обязательно идти в зоопарк или включать телевизор. Надо просто знать, куда смотреть и чему удивляться. В этой книге нидерландский эволюционный биолог Менно Схилтхёйзен собрал поразительные примеры того, как от жизни в городе меняются даже самые обычные животные и растения. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
«Представляемая мною в 1848 г., на суд читателей, книга начата лет за двадцать пред сим и окончена в 1830 году. В 1835 году, была она процензирована и готовилась к печати, В продолжение столь долгого времени, многие из глав ее напечатаны были в разных журналах и альманахах: в «Литературной Газете» Барона Дельвига, в «Современнике», в «Утренней Заре», и в других литературных сборниках. Самая рукопись читана была многими литераторами. В разных журналах и книгах встречались о ней отзывы частию благосклонные, частию нет…».
Бой 28 июля 1904 г. — один из малоисследованых и интересных боев паровых броненосных эскадр. Сражение в Желтом море (японское название боя 28.07.1904 г.) стало первым масштабным столкновением двух противоборствующих флотов в войне между Россией и Японией в 1904–05 гг. Этот бой стал решающим в судьбе русской 1-й эскадры флота Тихого океана. Бой 28.07.1904 г. принес новый для XX века боевой опыт планирования, проведения морских операций в эпоху брони и пара, управления разнородными силами флота; боевого использования нарезной казнозарядной артиллерии с бездымным порохом и торпедного оружия.