Гомосексуальное влечение в революционной России. Регулирование сексуально-гендерного диссидентства - [6]
Если ревизионистски настроенные историки затрагивали тему гомосексуальности, то говорилось это обычно в контексте «великого отступления» («Great retreat») от ценностей революции, сопровождавшего расцвет сталинизма в 1930-е годы>28. Одним из знаковых моментов этого отступления в 1933—1934 годах была рекриминализация мужеложства (sodomy between males), хотя источники, освещающие данный эпизод, крайне скудны и ограничиваются скупыми законодательными постановлениями и немногочисленными нападками на гомосексуалов в советской прессе. В этих работах уголовное преследование мужской гомосексуальности связывалось с постановлениями 1936 года, запрещавшими аборт, поддерживавшими материнство и затруднявшими развод. Исследователи женского вопроса и семьи обоснованно связывали отход от ранних революционных утопических и антипатриархальных идеалов половой и романтической любви с формированием консервативной и ориентированной на семью гетеросексуальности>29. Запрет в 1933—1934 годах мужской гомосексуальности эти авторы воспринимали как сигнал поворота к традиционным семейным и гендерным отношениям. Они очень мало говорили о месте однополой любви в системе революционных ценностей или в обыденной советской жизни до запрета мужеложства. Складывается впечатление, что в первые советские годы гомосексуальность была составной частью большевистской сексуальной революции, наряду с радикальным брачным законодательством и разрешением абортов. Но молчание самих большевиков на сей счет, как представляется, противоречит такому выводу. Дальнейшее исследование советского регулирования абортов и сексуальной реформы стало дополнительным подтверждением выводов ревизионистски настроенных историков о том, что эти меры были лишь на первый взгляд освободительными>30. Аборт был разрешен из медицинских соображений, хотя для женщин эта процедура была способом избавления от нежелательной беременности (инструментом планирования семьи) и расширения личных прав и свобод>31. Социальная политика большевиков быстро разочаровала тех, кто ожидал, что она освободит женщину от традиционного неоплачиваемого труда. Радикальное законодательство о разводе, браке и алиментах сделало женщину крайне уязвимой и обреченной на одинокое материнство в условиях высокого в то время уровня женской безработицы>32. Барбара Эванс Клементс (Clements, Barbara Evans; 1945—) и Элизабет Алан Вуд (Wood, Elizabeth Alan) недавно показали, сколь активно большевики противодействовали феминистским устремлениям. Советские женщины обнаружили, что партия и правящая элита, где доминировали мужчины, не подпускают их к ответственным постам ни в политике, ни в промышленности. Оба автора подчеркнули, что вопреки громогласно провозглашенной эмансипации женщин большевики-мужчины не стремились к мало-мальски систематическому пересмотру своих гендерных предрассудков>33. Этим же объясняется подчас противоречивый подход к однополой любви и гендерному диссидентству.
Еще совсем недавно большинство русских историков утверждали, что маскулинность является беспроблемной, естественной, по существу движущей и «активной [силой]», обязательно гетеросексуальной и не формируемой политическими, административными или культурными средствами. Такие утверждения превалировали, несмотря на свидетельства о конструировании гендерных ролей, которые накапливались по мере развития академических исследований о русских женщинах. Мы еще плохо знаем историю формирования гендера у русских мужчин, хотя недавно некоторыми историками было показано, что восстановление военных структур до и после революционного переворота зависело не только от технических или идеологических новаций, но и от медицинских конструкций маскулинной идентичности>34. Исследования маскулинности в западных обществах подчеркивают роль политических и дисциплинарных практик в формировании респектабельных или гегемонистских мужских идентичностей и указывают на усиление государственной заинтересованности в ограничении и подавлении однополой любви между мужчинами как части этого процесса>35. Изучая однополую любовь между мужчинами в революционной России, мы можем перепроверить взаимосвязи между модернизацией маскулинности и «открытием» гомосексуала, выявленные вышеуказанными исследованиями.
Русские историки неохотно касаются вопроса однополой любви в собственной стране, но эта проблема часто привлекает внимание западных ученых (как в академических кругах, так и вне их), занимающихся геями и лесбиянками. Многие, если не большинство защитников геев, геевская журналистика и недавние квир-сообщения (queer-accounts) об отношении советских политиков к гомосексуальности продолжают отталкиваться от позиции новых левых, вознося хвалы революционному (или ленинскому) социализму, давшему геям свободу, и всячески проклиная «дегенеративный» или «бюрократический» сталинизм, вновь отнявший ее
