Гомосексуальное влечение в революционной России. Регулирование сексуально-гендерного диссидентства - [23]

Советские источники 1920-х годов продолжали занудствовать о женских прозвищах и переодеваниях, хотя всё это уже было не на публике, а приберегалось для частных встреч и закрытых помещений. К концу 1920-х годов в психиатрической литературе поубавилось дискуссий о мужском женоподобии. Среди матросов, арестованных в Петрограде на «педерастической вечеринке» в 1921 году, были двое, известные в своем кругу под прозвищами Зоя и Вяльцева. Последнее «отсылало» к имени знаменитой эстрадной певицы, «несравненной» Анастасии Дмитриевны Вяльцевой (1871—1913), имевшей массу фанатичных поклонников. Другие арестованные тем вечером были похожи на одного красноармейца, любившего облачаться в женское платье и, несмотря на нищету, имевшего женские вещи («знаю лиц, одетых в женские туалеты», «сзади шли многие одетые в женские платья»)⁹¹. Вышеупомянутый мужчина-проститут Т.П. хвастался, что на дореволюционных вечеринках в Москве он обряжался украинской крестьянкой, но он почти ничего не сказал о проявлениях женоподобия или переодеваниях в послереволюционной гомосексуальной жизни. На заре советской эпохи нищета и страх репрессий загнали экстравагантных женоподобных мужских гомосексуалов в глубокое подполье.

В конце 19-го столетия гомосексуальная субкультура России создала собственный словарь для общения внутри сообщества. Некоторые выражения представляли собой эвфемизмы, ничего не говорящие непосвященным, например, фраза «наш круг», которую в 1898 году, как говорят, использовала одна петербургская мелкопоместная дворянка — «женщина, любившая женщин»⁹². Применительно к мужчинам термин «тетки» широко циркулировал как в субкультурной среде, так и просто в различных слоях общества. Он был частично заимствованным. Во Франции середины XIX века мужчин-проститутов называли «tante» («тетка»), а к концу столетия это слово появилось в печати и служило уже для обозначения всех гомосексуалов⁹³. Русский вариант французского «tante» был введен в обращение петербургским врачом Владиславом Осиповичем Мержеевским (1842—?) в его руководстве «Судебная гинекология» (1878)¹²’⁹⁴. Через десять лет П.И. Чайковский уже употреблял это слово в дневнике, явно имея в виду его жаргонный смысл (аналогичный современному англо-американскому сленговому «queen»)⁹⁵.

Анонимный осведомитель о петербургских «тетках» конца 1880-х — начала 1890-х годов расширил диапазон значения этого слова и стал именовать им клиентов мужчин-проститутов⁹⁶. «Порочность» «теток» — «результат полового пресыщения» и отвращения к женщинам — осведомитель противопоставлял беспринципной «педерастии» «неимущих, молодых... жертв, служащих для удовлетворения первых»⁹⁷. С этой точки зрения, «тетки», быв-ише преимущественно из состоятельных господ, склоняли своих жертв к сексуальным действиям — усугубляя омерзительность происходящего — за легкие деньги и роскошь. Маловероятно, что все партнеры «теток» питали отвращение к однополым действиям. Без сомнения, ситуация была такой же, как с извозчиками П.В. Медведева («<...> были и такие, что за удовольствие так соглашались» и не просили платы). Классовый облик подопечных «теток» также остается неясным, хотя большинство источников свидетельствует, что объектами «эксплуатации» «теток» были молодые мужчины, только что приехавшие из деревни, ученики в мастерских или в торговых заведениях, бездомные, учащиеся, солдаты или матросы. Эволюционируя по степеням гомосексуальной субкультуры, эти юноши и мужчины переходили из разряда «продажных катамитов» во взрослые «тетки». Лишь надежда на достижение материального достатка могла немного подсластить такую малоприятную перспективу. Благосклонный патрон мог предложить молодому «педерасту за деньги» покинуть половой рынок и вступить с ним в партнерство. А те, кто имел постоянный род занятий (например, военные рекруты) и лишь время от времени занимался мужской проституцией, как правило, с возрастом сворачивали свой промысел (когда уже не поступали предложения) или когда по службе их переводили из города⁹⁸. В отличие от «теток», мальчики и мужчины, продававшие половое удовольствие, не получили устойчивого субкультурного прозвища в России. Это красноречивое молчание может свидетельствовать об изменчивости их роли. По-видимому, общественное мнение не одобряло маскулинной секс-торговли, поэтому вовлеченные в нее мужчины считали необходимым скрывать свои занятия и не хотели обзаводиться самоназванием. Это лишний раз подчеркивает их желание сохранить маскулинную респектабельность, что было возможно только при условии сохранения в тайне их половой активности. Окружающие же называли этих сексуально доступных мужчин «педерастами-проститутами», «продажными ка-тамитами», а позднее — «гомосексуалистами».

Маскулинный облик этих юношей и мужчин играл роль эротической приманки и притягивал взоры сексуальных диссидентов. В отличие от женоподобных «теток», солдаты, матросы и учащиеся, рыскавшие по гомосексуальному подполью Петербурга, были одеты в официально учрежденную форму — воплощение маскулинности. Эта униформа вынуждала их следовать общепринятым стандартам самоконтроля и воздержания, тем не менее военные и студенты нашли ее удобной и привлекательной маскировкой для своего участия в субкультуре. Идеализирован-нал мужественность, выражаемая такой одеждой, натолкнула их на мысль о маске «женоненавистника», которая вошла в моду в обеих столицах. «Балы женоненавистников» проходили в Москве до 1914 года. После ареста в 1921 году на «вечеринке педерастов» матрос из Петрограда показал, что он наслаждался сексом с мужчинами, «особенно с “женоненавистниками”, которые отнюдь не стремились представить себя женщинами»