Гомосексуальное влечение в революционной России. Регулирование сексуально-гендерного диссидентства - [16]

. С развитием в XVIII веке коммерческих отношений молодые люди стали стремиться устроиться в городские бани. В 1745 году несколько шестнадцатилетних крестьянских парней, задержанных при въезде в Москву, заявили, что ехали устраиваться на работу в платные бани²⁹. К концу царского времени штат бань формировался преимущественно из мужчин (и кое-где из женщин), родом из одних и тех же мест (что позволяло объединяться в землячества)³⁰. Возможно, городские бани, обслуживаемые безбородыми юнцами, служили местами взаимных мужских половых отношений задолго до того, как это было документально зафиксировано в 19-м столетии.

Мужчины-банщики, готовые сексуально обслужить мужскую клиентуру, упоминаются в ряде источников I860—1880-х годов. П.В. Медведев написал о том, как в 1861 году он с приятелем посетил какую-то московскую баню. Там их поджидали «онанизм и кулизм» (анальное сношение)³¹. Некоторые упоминания о банной мужской секс-торговле в Москве можно найти в судебных текстах или документах окружного суда. Поскольку в Санкт-Петербурге это явление широко обсуждалось, есть все основания полагать,что порядки, описанные П.В. Медведевым, существовали и в Москве вплоть до революции 1917 года. Связь между банями с отдельными номерами и [сексуальной] эксплуатацией молодых мужчин вышла на свет во время суда над епископом Палладием в 1919 году. Он дважды давал показания о том, что, хотя со своим послушником Иваном Волковым и посещал в Москве «общие» и архиерейские бани, они никогда не бывали в банях с номерами. Епископ утверждал, что «с ним обычно ходили два мальчика, чтобы отвести подозрения»³². Палладий упорствовал в показаниях, поскольку репутация бань с номерами была прескверной. По-видимому, городские бани стали очагом мужской проституции очень и очень давно.

Свидетельства о такого сорта торговле в Петербурге более детализированы. Этот вид «предпринимательства» следовал общим традициям крестьянской общины и сложился, возможно, еще до 1890-х годов. Молодые крестьяне жили в городе по законам взаимопомощи и солидарности (на почве землячества) и работали артелями, где заработок делился поровну. Этот порядок просуществовал среди банных секс-работников с 1860-х до 1880-х годов. Таковы были характерные особенности набора, обучения и трудовых отношений в замкнутом банном мире. Наглядным примером тому — дело «артели развратников», слушавшееся в суде Петербурга в 1866 году. Василий Иванов, банщик семнадцати или двадцати лет, показал, что пошел работать в баню, где уже трудился другой крестьянин из его родной деревни. Здесь земляки вовлекли новичка в практику сексуального обслуживания клиентов. Посетители, которым, как заметил В. Иванов, «не мыться нужно», требовали иных знаков внимания: «[Клиент] или ляжет со мною как с женщиною или прикажет мне сделать с ним как с женщиной, но только в задний проход, или наклонясь вперед и лежа на груди, а я сверх него [взбирался], что я всё и исполнял». В. Иванов показал, что он и его товарищи зарабатывали около рубля за каждый акт «содомии». Они трудились объединенной артелью, и вырученные деньги от сексуального обслуживания сносили в общую копилку, причем «за позволение означеннаго мужеложства [приказчик] получал половинную часть из полученных денег». «Все получаемыя за это деньги клались нами вместе и затем по воскресеньям делились», — показал подсудимый, присовокупив: «<...> прописанным в сем показании [преступлением] занимаются, как мне известно, банщики во всех банях в Петербурге»³³.

Из существующих источников невозможно определить, сколько времени прошло между появлением описанной выше «артели развратников» и возникновением коммерциализированной мужской банной проституции с содержателями-банщиками, руководящими наемными работниками мужской секс-торговли. В 1880-х годах В.М. Тарновский отмечал, что молодые [банщики], которых он называл «продажными кинедами»^{89 («продажными катамитами» 88), по-прежнему продолжали удовлетворять посетителей бань. Они всё еще работали артелью, которой венеролог восхищался и даже романтизировал. Рассуждая о банной проституции, он удивлялся сообразительности так называемого «русского простолюдина», сумевшего сделать бани местом хорошего заработка. «У нас, особенно в Петербурге, благодаря многочисленным нумерным баням и банщикам, существует множество пе-дерасгов-проститутов, живущих, так сказать, на артельном начале»35. В.М. Тарновский писал:}

Еще снисходительнее относится простой человек к предложению врожденных или старческих кинедов. Можно сказать без преувеличения, на-пр<имер>, что три четверти банщиков за деньги соглашаются быть активными педерастами, пассивными же бывают только некоторые из них³⁶.

Хотя нельзя сказать, чтобы русский венеролог всецело одобрял банную проституцию, но его замечания вполне согласуются с его же полемичным восхвалением легализованных (гетеросексуальных) борделей в царской России³⁷. С чувством определенной гордости В.М. Тарновский писал, что в России «педерасты» меньше, чем в европейских столицах, подвергаются шантажу. Этот факт он объяснял наличием артели, в которой ему виделся источник поддержания общественного порядка.