Гомосексуальное влечение в революционной России. Регулирование сексуально-гендерного диссидентства - [134]

. Еще две инициативы, оказавшие влияние на политику по этому вопросу, были предприняты за закрытыми дверями. Первая — это записка 1979 года, направленная в Министерство внутренних дел СССР специалистом в области половых преступлений профессором Алексеем Николаевичем Игнатовым. По всей вероятности, этот документ остался без практических последствий. Далее имела место безуспешная попытка историка и сексолога И.С. Кона опубликовать в 1982 году во влиятельном журнале «Советское государство и право» статью об антимужеложном законе⁸².

В отличие от своих предшественников начала XX века юристы, выступавшие в 1970—1980-х годах против этого закона, очевидно, находились под влиянием медицинских моделей гомосексуальности. В эти годы советская «сексопатология» постепенно завоевывала позиции как заслуживающая доверия и технически изощренная дисциплина. Этой тенденцией отмечены интересные труды Георгия Степановича Васильченко, И. С. Кона и других ученых, которые всё откровеннее освещали в своих исследованиях вопросы как мужской, так и женской гомосексуальности⁸³. Хотя зачастую такие работы носили патерналистский характер, а само явление эти ученые расценивали как патологию (например, для Г.С. Васильченко «гомосексуализм» был одним из многочисленных «нарушений психосексуальной ориентации»), они ставили диагнозы и предлагали способы лечения мужской гомосексуальности. Их методика представляла собой важный отход от сталинистских убеждений, что любовь между мужчинами — преступление, а не болезнь. Исследования советских ученых шли вслед за развитием на Западе нейроэндокринологии. В СССР стали проводиться более широкие эксперименты с лекарствами и психотерапией для мужчин-гомосексуалов. Впервые эти средства были применены к женщинам⁸⁴. Советская сексология вновь была готова взять гомосексуалов под опеку. В середине 1980-х годов, когда юристы тайно составляли проект нового Уголовного кодекса РСФСР, то и дело вспыхивали дебаты между милицейскими функционерами и чиновниками от медицины по поводу необходимости отмены запрета на мужеложство. К концу 1980-х годов при Михаиле Сергеевиче Горбачеве с его политикой гласности дебаты выплеснулись в общественную сферу, и криминолог

А.Н. Игнатов открыто высказался за прекращение судебного преследования мужской гомосексуальности, заявив, что гомосексуальность — врожденная «патология» и, мол, в силу этого нет оснований для преследования ее как преступления⁸⁵. Как писал И. С. Кон, А.Н. Игнатова поддержали популярный адвокат Александр Максимович Яковлев и психоэндокринолог и пионер советских исследований транссексуализма Арон Исаакович Белкин.

Меж тем чиновники Министерства внутренних дел призывали сохранить запрет на отягчающие формы мужеложства (с насилием или с несовершеннолетним)⁸⁶. Это противостояние подходов к гомосексуальности — медицинского и милицейского — напоминало дискуссии времен нэпа о регулировании однополых отношений. Однако, как заметила Маша Гессен, к концу эпохи М.С. Горбачева стороны достигли «консенсуса» о том, что закон, запрещающий добровольное мужеложство между взрослыми, следует отменить⁸⁷.

В России начали появляться организации, защищающие права так называемых «сексуальных меньшинств», причем многие приняли западную тактику и стратегию либерализации гейства. В

1990 году объединенные группы были учреждены в Москве, Ленинграде и других городах России, публикации о геях и лесбиянках стали обычным делом, в Эстонской ССР была проведена конференция по изучению различных аспектов сексуальности. Множились контакты с европейскими и американскими активистами. Кампании против ВИЧ-инфекции и СПИДа оправдывали существование организаций геев и лесбиянок. Демократизация, всколыхнувшая советское общество, способствовала подъему активности геев и лесбиянок⁸⁸. Правда, участники кампании обнаружили, что создать секс-гендерную диссидентскую организацию всё равно оказалось не так-то просто, поскольку в России «сообщество геев» практически отсутствовало⁸⁹.

Доступ этих активистов к политикам и партиям, которые в

1991 году, после распада Советского Союза, взяли на себя руководство Российской Федерацией, был ограничен. Указ президента России Б.Н. Ельцина, опубликованный 27 мая 1993 года (подписан 29 апреля), отменявший закон 1933—1934 годов против добровольного мужеложства, «застал гей-активистов врасплох»⁹⁰. Декриминализация мужеложства обошлась без русских активистов и промелькнула в потоке законодательных реформ, которыми характеризовались первые годы правления Б.Н. Ельцина. Одновременно его администрация рассекретила исторические документы (переписка Сталина—Ягоды), очевидно, чтобы легитимизировать свои действия⁹¹. Но никаких мер амнистирования семидесяти трех осужденных за добровольное мужеложство, о которых доложили чиновники Министерства внутренних дел, предпринято не было. Скорее всего, несчастные отбыли сроки заключения до конца⁹². Окончательное подтверждение отмены закона против мужеложства пришло 24 мая 1996 года, когда Государственная Дума приняла новый Уголовный кодекс Российской Федерации. Правда, он также предусматривал наказания за мужеложство и лесбиянство в форме «насильственных действий сексуального характера». Активисты и некоторые эксперты, в том числе А.Н. Игнатов и И. С. Кон, еще до принятия этого УК РФ решительно выступили против его проекта, заявив, что впервые в российском законодательстве «предусматривалась кара и за лесбиянство», а также отметив появление в статьях, карающих за половые преступления, нестыковок, обусловленных неучетом особенностей сексуальной ориентации