Голубые столбы Тиэлии - [8]

— Может, внучок, уважишь бабушку, поделишься с ней своими заботами‑хлопотами?

Под хлопотами старшая Семина, конечно же, подразумевала неприятности, которые ее потомок схлопотал в школе.

— Ой, ба, — отмахнулся Саня, — ерунда все это… Мелочи жизни. Ба, а лишний градусник у нас есть?

— Заболел, что ли? — всполошилась Евдокия.

— Не, в медпункте мы с Вовочкой градусники кокнули. Теперь отдавать надо…

— Ах, души окаянные! — заругалась Евдокия. — Градусники ныне в дехвиците. Где их теперь доставать? И пошто вас, здоровых мужиков, понесло в медпункт? Что за хулиганство опять затеяли?

— Да не хулиганство, ба, успокойся ты, — увещевал ее Саня, уже ругавший себя за начатый разговор. — Надо нам было.

— Все‑то вам надо, на уме одни глупости, — не унималась старушка. — Где время на все брать будешь? Двоек нахватал, исправлять нужно. У Таисьи с Тимофеем несчастье, им помочь тоже следует… Господи‑светы, ведь они у нас некормленые сидят…

— Какая Таисья?! Какой Тимофей?! — опешил Саня. — Не знаю я таких!

— Хватит прикидываться! Не умнее всех! — разозлилась Евдокия. — Разве я мальчонку с девочкой в подполье спрятала? Тоже мне подпольщик‑революционер! От меня не укроешься!

До Саки не сразу дошло, что великая тайна раскрыта так прозаично, и он, разинув рот, смотрел на бабушку.

— Ну ты даешь, ба! — наконец, произнес он. — Узнала все‑таки про новых наших друзей…

— Хватит разговоры разговаривать! — скомандовала Евдокия. — Счас соберу плошки, и отправимся к ним.

Тан и Тия очень обрадовались гостям.

— Проходите, проходите, — ласково обратилась Тия к бабушке, протягивая ей руку.

Евдокия сразу же начала выставлять припасы, приговаривая при этом:

— Проголодались небось, голубята… Ничего, сейчас горяченьким подкрепитесь…

— Нет, не проголодались… — успокоил ее Тан. — Ваши блины очень сытные…

Саня поразился, что новые друзья говорят на сей раз даже без акцента, но ничего не сказал.

— Ты, Тимофей, со мной не спорь, — сказала Евдокия. — Мне лучше знать, когда вам обедать и когда завтракать. Командовать у себя в Америке будешь. А в этом подполье — я хозяйка!

— Тимофей? — удивился Тан. — Кто это?

— Так бабушка вас по‑русски назвала, — смущенно объяснил Саня. — ‑ Тебя Тимофеем, Тию — Таисьей. Вроде бы ничего, подходяще.

— Подходяще, подходяще… — успокоила Семина Тия.

Пока путешественники обедали, Саия выкладывал им новости дня, косясь при этом на бабушку. Но та и ухом не повела, слушая о проказах внука. И даже один раз улыбнулась. Это было тогда, когда Саня рассказывал о том, как Вовочка шмякнул термометр об пол.

— Ну вот, — заключил Саня. — Неприятностей много, а пользы мало. Ртути‑то набралось всего две капельки.

— Так вам нужна ртуть? — догадалась Евдокия.

— Нужна, бабушка, ох как нужна! — ‑ отозвался Тан. — Мы без нее не улетим отсюда.

— Ртуть, ртуть… — повторила Евдокия и задумалась. — Ладно, голубята, утро вечера мудренее. Что-нибудь да придумаем.

ПЛЕЧОМ К ПЛЕЧУ С БАБУЛЕЙ

Через полчаса Саня с неистовым доселе рвением начал учить уроки. Предвиделось наступление на двойки. Теперь Семину нельзя было иметь подобные неприятности. Меньше ругани — больше свободного времени. И все‑таки впереди ожидалось крупное объяснение с родителями. Ведь двойку по литературе Саня пока не исправил и градусник в медпункте угробил.

Вечером сцена объяснения со взрослыми Семиными началась именно так, как представлял ее мальчик. Первой голос подала, конечно же, мама.

— Ну и как у нашего сына успехи? — спросила она довольно‑таки язвительно.

— Ничего, — буркнул Саня.

— Ничего — пустое место, — объяснил папа, очень любивший пословицы, поговорки, изречения и даже словосочетания сомнительного происхождения. — Отвечай матери как положено.

И Саня решил резать правду‑матку в глаза. По принципу: будь что будет.

— Ничего, — твердо ответил он, — это значит, что двойку я еще не исправил и… разбил градусник в медпункте. Но я, че ело, нечаянно…

Скрывать эти темные сведения от родителей не имело смысла. Все равно в дневнике все было записано черным по белому.

— Я так и знала, я так и знала, — трагическим голосом сказала мама, — что он еще что‑нибудь натворит. День ото дня он становится все более неуправляемым. Я нисколько не удивлюсь, если его скоро поставят на учет в детской комнате милиции. Ты, — обратилась она к мужу, — совсем не следишь за своим сыном. Меня он не слушается, совсем от рук отбился. Это не жизнь, а настоящая каторга.

— Жизнь прожить — не поле перейти… — к месту заметил отец.

— Я сыта по горло твоими высказываниями, — всхлипнула мама. — Говоришь умные вещи, а толку от них никакого. Опять все заботы на меня перекладываешь. Хоть бы отшлепал его разок, что ли…

Саня почувствовал, что дела его обстоят неважнецки. Но тут подала голос бабушка Евдокия:

— Ну чего раскричались, сердешные? Эка невидаль — малец двойку схватил. Ты, Петр, — строго посмотрела она на сына, — сколько этих гусей в дневниках перетаскал, пока в школе учился, а?

Папа Петр густо покраснел. А мама Эля тихо заметила свекрови:

— Мама, это непедагогично. При ребенке…

— При ребенке, при ребенке… — заворчала бабушка Дуся. — Александр наш совсем уже не ребенок. Он почти что взрослый и все понимает. Двойку исправит. А градусник я добуду. Пойду завтра к тетке Фаине. Она уборщицей в аптеке работает. Не может быть, чтобы там под прилавком не пылились эти самые градусники. И заплачу за градусник из своей пенсии! — гордо произнесла Евдокия.