Голубые следы - [10]

Шрифт
Интервал

Тебя и друзья, и девчонки любили.
Куда ж ты ушел? И чего там достиг ты?
Настигнут на суше туманом и штилем,
Матрос, ты вернешься,
   чтоб в море погибнуть.
Нет, ты не из Фриско.
   Не там ты родился.
Писатель ошибся, я знаю точнее.
Ты вырос и умер, где сети и пристань,
А город не твой, и не мой, и ничей он.

1940

«Когда косые бригантины…»

Из М. Рыльского

Когда косые бригантины
      Уйдут в моря,
На взморье девушку покинет
      Один моряк.
Пригнется парус, вскрикнет птица,
      В закат упав…
Тогда слезой осеребрится
      Ее рукав.
Далекий край, другие травы,
      Весенний свет.
Он им отдаст свой кучерявый
      Простой привет.
Другая девушка поднимет
      Цветок тот, знай,
Когда прибудут бригантины
      В далекий край.

1940

Київ

— Эй, на ладье! Озовись, озовитесь! —
Встал на горе белокаменный витязь.
Хану не спустит, купцам не уступит —
Хочет — задержит, захочет — отпустит.
Хочет — заедет, зацепит баграми,
Подать возьмет, придержав за буграми.
Эй, на ладье, озовись, озовитесь! —
Встал на горе белокаменный витязь.

1940

Подол

Начинаются будни у самой реки —
Неуклюжие, портовые…
Географии самой простой вопреки,
Этот город — совсем не Киев.
Здесь соленые глыбы задумчивых барж,
И серебряный мост висячий,
И сиреневый дым, и соломенный пляж,
И коричневые босячки…

1940

Гроза

Гроза неожиданна. Тучи такие,
Как будто татары напали на Киев,
И стелются по ветру черные гривы,
И молнии — сабли, взлетевшие криво,
Над серым Днепром, над Печерском горбатым!
Дивлюсь, что грозу не встречают набатом!

1940

«Вечер шелком шуршащим плещет…»

Вечер шелком шуршащим плещет.
Киев — город красивых женщин.
Бесконечно готов Крещатик
Уводить их и возвращать их.

1940

Киев

Ветер юности, ветер странствий,
Я люблю тебя, я — люблю!
Потому и готов я — «здравствуй!»
Крикнуть каждому кораблю.
Я и сам ведь корабль,
   недаром
Не мила мне земная гладь.
И подруга моя, как парус,
Высока, и чиста, и светла.
И недаром, из песен вырван,
Книгу наших путей открыв,
Он стоит на крутом обрыве,
Романтический город — Киев.

1940

«Встретилась лучшая, встретилась первая…»

Встретилась лучшая, встретилась первая,
В сердце вошла угловатой походкою,
Ветром казалась — серебряным, северным,
Ранней весною — сквозной и холодною.
Это из скромности ты назвалась только
Обыкновеннейшим девушки именем —
Первая ласточка! Первая ласточка!
Крылья бровей над рекою раскинула.

1940

Брачный полет

Вечер страстью полнила
Туча грозовая,
Голубая молния
Тучу разрывала.
Пробирался рельсами,
Как лесной тропою,
Нелюдимый, девственный
Пригородный поезд.
Стыки глухо хлопали,
Как в таверне двери,
И пьянели оба мы
Медленно и верно.
Сосны в сон уставились,
Звезды стали выше…
Я не помню станции,
На которой вышли.
Но зато запомнил я,
Как любимой вздохи,
Голубые молнии,
Дальние сполохи.

1940

Поэт

Удел мой светел, жребий мой высок.
Огромен мир, желаниям отверстый.
Легли за мной дороги, песни, версты,
И седина ложится на висок.
Ручей судьбы от жажды пересох,
Я много пил, но только выпил мало.
Когда б родиться вновь, когда бы все
   сначала!
Удел мой светел. Жребий мой высок.

1940

Творчество

Где-то здесь, совсем недалеко,
Звонкие, как черти, тополя.
Ветер волком залетает в лог.
Ожидает пахаря земля.
Где-то здесь все просто и легко,
Где-то здесь — прийди и обрети!
Где-то здесь, совсем недалеко,
Только нет в ту сторону пути…

1940

Обновление

Как хорошо, что каждый год
Желтеть березам белоногим,
Что дан им выход, дан исход,
Отринув летние тревоги,
По ветру бросить рыжий хлам,
Воспоминаний не жалея…
А хвойным —
Людям и лесам —
Намного в жизни тяжелее.

1940

Гадание

Офелия плетет венок
(Вербена, горькая вербена…).
Река покорно ждет у ног.
Офелия плетет венок.
Ее безумие священно.
И девушки свои венки
(Не этого ль веночка ради?),
В простор судьбы, в простор реки
Бросают девушки венки
В почти языческом обряде.

1940

Месть Изольды

Женщина обиды не прощает,
Ждет она, тоскуя и любя.
А на взморье, точно крылья чаек,
Паруса чужого корабля.
Отомстила.
     Медленным ударом,
Сквозь улыбку, как на плаху сталь:
— Плачь, Тристан, над морем
   черный парус,
Плачь, Тристан!

1940

Упорство

Посмотрели друг другу в глаза —
Ни один не пошел на попятный.
Стал понятным пустынный вокзал,
Весь в дожде, весь в потеках и пятнах.
Капля с крыш, как с ресницы слеза.
Поезд песнь монотонную начал.
Почему ничего не сказал?
Все б, наверно, случилось иначе.

1940

Зимняя песня

Что березы белые — к этому привыкли,
На поляне тонкие к синеве приникли.
Вечные, угрюмые, зеленеют ели.
Где же это видано, чтоб они седели?
Где же это видано, чтоб они седели?
Где же это слыхано, что летят недели?
Как снежинки легкие, голубые искры —
Где же это видано? —
     на ресницах виснут.
Если стынь да оторопь,
     если снег да ветер,
Где же это видано,
     чтоб гулять до света?
Что гуляли до свету — это люди врут!
Просто я любимую встретил поутру.

1940

Наговор

От села до села
Путь-дороженька бела…
— Я вчера тебя не встретил.
Где ты, милая, была?
Путь-дороженька бела…
— Где была я, где была?
Я вчера тебя не ждала,
И сегодня не ждалá.
Мне сказали — ты чужой,
Ты балуешься со мной,
Мне всю правду рассказали,
Кто такой ты, кто такой.
От села до села
Вьюга тропы замела…

1940

«Милая, куда нас занесло?..»

Милая, куда нас занесло?
Жил с тобою, спал — не видел снов.
Как в росе трава, тонул в ночи,

Рекомендуем почитать
Воскресение в Третьем Риме

О романе точнее всего говорит имя героя – Платон Чудотворцев. Десятки персонажей, каждый со своей судьбой, населяют пространство романа, образуя единую мистическую семью. Действие романа разворачивается в наши дни, однако корни событий уходят в далекое прошлое. И автор переносит нас то в Москву времен Ивана Грозного, то в раскольничьи скиты, то в чекистские застенки, приподымает эзотерическую подоплеку русской истории XX века, и мы с ужасом видим, как свое господство пытается установить политиканствующая Лярва, как «посторонние существа» проникают в наш мир, чтобы собирать Истинную Кровь, устраивать путчи и «воскрешать людей по науке», как им противодействуют служители Софии.


Легенда о Сибине, князе Преславском

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Афганская командировка

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Житие священноисповедника Луки, архиепископа Симферопольского и Крымского. Святитель-хирург

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Этот странный Кеней

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Темницы, Огонь и Мечи. Рыцари Храма в крестовых походах.

Александр Филонов о книге Джона Джея Робинсона «Темницы, Огонь и Мечи».Я всегда считал, что религии подобны людям: пока мы молоды, мы категоричны в своих суждениях, дерзки и готовы драться за них. И только с возрастом приходит умение понимать других и даже высшая форма дерзости – способность увидеть и признать собственные ошибки. Восточные религии, рассуждал я, веротерпимы и миролюбивы, в иудаизме – религии Ветхого Завета – молитва за мир занимает чуть ли не центральное место. И даже христианство – религия Нового Завета – уже пережило двадцать веков и набралось терпимости, но пока было помоложе – шли бесчисленные войны за веру, насильственное обращение язычников (вспомните хотя бы крещение Руси, когда киевлян загоняли в Днепр, чтобы народ принял крещение водой)… Поэтому, думал я, мусульманская религия, как самая молодая, столь воинственна и нетерпима к инакомыслию.