Голубые родники - [45]
На семи ветрах стоит город Серафимович, и ни одна буря не обходила его стороной, переворачивая казачьи души. Мучительными, трагичными бывали порой дороги к правде.
В устье Медведицы когда-то была старая мельница, место конспиративных встреч станичных вольнодумцев. Шумит дубовая роща, она не раз упоминалась Серафимовичем в рассказах о родных местах. Полукольцом окружает город глубокий и узкий яр, там проходили до революции митинги и маевки и не однажды свистели нагайки есаулов, разгонявших «противозаконные сборища»…
Я провел несколько часов в маленьком доме, где Серафимович прожил свои последние годы. В домике сейчас музей. Заботливо охраняется сад, посаженный писателем, сарайчик со столярным верстаком, где любил он мастерить в свободное время. В его рабочем кабинете скромный письменный стол, простенькие книжные шкафы (кстати, мебель сделал он сам). Личные вещи писателя — черный шерстяной костюм, известный нам по фотографиям последних лет, белая сорочка с отложным воротником, черная суконная кепка. Гитара, на которой писатель иногда играл. Коньки, на которых любил зимой кататься на Дону, мелкокалиберная винтовка. Когда писателю нездоровилось, подолгу сидел у окна своего кабинета, откуда видно все Задонье. Видна и дорога, что уходит вправо; по ней уезжал он в Петербургский университет, по ней возвращался в родную Усть-Медведицкую. Еще дальше, к югу, — этого уже не увидишь простым глазом — горы, море, Кубань и та самая дорога «между морем и горами», о которой рассказывал Серафимович в «Железном потоке».
Своим рождением и становлением город обязан Серафимовичу. Случилось это так. В 1933 году Советское правительство решило отметить заслуги писателя перед народом и дать его имя одному из городов на юге. Так рядовая станица Усть-Медведицкая превратилась в город Серафимович. А писатель стал первым гражданином новорожденного города, депутатом городского Совета, и, следовательно, на него легли и ответственные обязанности. Так он считал и так действовал.
Серафимович мечтал о создании в новом городе межрайонного культурного центра с техникумами, театром, Домом культуры, большой библиотекой и т. д. Он добивался дополнительных ассигнований, по его настоянию в план строительства вводился ряд объектов — водопровод, Дом культуры, Дом санитарной культуры. Он отдал в городскую библиотеку свою личную, состоявшую из нескольких тысяч томов. Он покупал подарки для детей в детдомах, помогал студентам техникумов. К нему шли и ехали жители окрестных хуторов с жалобами и просьбами.
Война принесла городу много бед, разорила его дотла. Писателю было уже за восемьдесят, когда он военным корреспондентом «Правды» приехал сюда после освобождения. И он снова обращается в разные учреждения, потому что нужно было налаживать мирную жизнь. Одним из первых был восстановлен детдом для детей погибших воинов…
Промышленность в городе невелика: кирпичный завод, деревообделочный цех (выпускает он лодки, каркасные домики, диваны, зеркала), галантерейная фабрика, делающая из обыкновенных речных ракушек чудесные перламутровые пуговицы, маслозавод, пищекомбинат.
Серафимович мечтал превратить Усть-Медведицкую в город-сад. Он знал, сколь трудна эта задача. На песчаных почвах, на глине нелегко вырастить дерево, и ветры здесь очень жестоки. Борьба с эрозией почвы в Серафимовичском районе пока все еще мало эффективна. И все-таки зеленые заслоны все увереннее начинают противостоять песчаным бурям. Есть неподалеку от города урочище, которое стало недавно именоваться Комсомольским. Восемь тысяч саженцев тополя посадила там весной 1968 года молодежь города Серафимовича в подарок к столетию со дня рождения Ильича.
Не так уж много у нас городов, носящих имена писателей: Горький, Ивано-Франковск, Джамбул, Серафимович. Каждый из них обязан своей судьбой большому писателю, прославившему родную землю. Каждый так или иначе воплощает в своих буднях то, чему посвятил писатель свою жизнь и свои книги.
Господствующая высота
За Родину, за Клетскую,
За власть Советскую!
Из стихотворениялейтенанта К. Воронова,напечатанного в газете Н-ской дивизиилетом 1942 года
В излучине Дона, от Серафимовича до Калача, я видел много старых, затравевших, осыпавшихся окопов. И всюду — обелиски, иногда безымянные, но всегда ухоженные, нет им счета. В минувшую войну здесь решались судьба Сталинграда и судьба России.
Шесть долгих месяцев не утихали бои в излучине Дона, и вряд ли можно найти на земле такой небольшой по военным понятиям плацдарм, как Клетский, — весь он был десятки раз вспахан и перепахан снарядами и минами.
В 1943 году здесь не оставалось ни кустика, ни деревца, лежала мертвая, безжизненная земля, и не хватало снега, чтобы прикрыть ржавый металл, сеявший смерть; не было дорог и пашни, потому что их отняли минные поля, опоясанные колючей проволокой; не было ни одного дома, потому что все жилые и нежилые постройки пошли на дзоты и блиндажи. После войны казаки долго еще хоронили на станичном погосте детей, подрывавшихся на этих минах.
И еще мне рассказывали о том, как в августе 1942 года выручил наших солдат крохотный, неприметный родничок возле самого Дона. Силы у немцев было много — танки, самолеты… Улицу за улицей приходилось оставлять врагу. Три дня держались красноармейцы, без хлеба, без воды, не было уже таких, кого миновали бы осколок или пуля, из сил выбились, а все-таки не сдавались. Под вечер третьего дня замешкались немцы, а наши этим воспользовались. Обмыли возле криницы раны, перебинтовали кого нужно, собрались с силами да и двинули ночью в атаку. Сбросили с высотки немцев и уже не отдавали ее, пока не ушел отсюда последний фриц.
