Голубые родники - [42]

…И снова вьется дорога. Я уже порядком оторвался от Дона к югу, а надо еще заглянуть в станицу Боковскую.

Я видел эту станицу в декабре 1942 года. Не с рюкзаком, а с солдатским вещевым мешком за плечами обошел я морозным вечером сожженные и разбитые дома и лишь на самой окраине нашел землянку, где можно было согреться. Пришлось еще, помню, долбить промерзший насквозь настил дзота, чтобы отломать кусок шпалы для «буржуйки»: жаль было разбирать на дрова поврежденный бомбой дом по соседству.

Я не мог узнать Боковскую, и не потому, что она отстроилась заново на пепелище. До войны не было в станице столько садов, столько зелени. Как и в Вешках, здесь наступали пески. Не вдруг и не сразу прижилась здесь питомица севера — сосна. В иные весны раскаленные пески чуть не с верхом заносили молодые деревца. Выжили самые выносливые деревья, приобретали они новые качества, приспосабливаясь к зною и ветрам. Все меньше и меньше в этих местах становится песчаный разлив.

В самом центре Боковской — памятник Кривошлыкову. В «Тихом Доне» и в истории его имя стоит рядом с Подтелковым. Чем прославили себя эти два человека? Сердцем приняв революцию, они в числе первых встали под ее знамена, увлекая за собой трудовое казачество. А оказавшись в руках жестокого врага, не склонив головы, приняли смерть.

Кривошлыков родом с хутора Ушакова близ Боковской, на речке Кривой. Еще цел дом, где он родился и рос. Ветшают старые постройки. Поговаривают, что скоро вообще хутор снесут: совхоз строит благоустроенные дома на центральной усадьбе. Поэтому и памятник поставили не в Ушакове, а в Боковской.

За хутором Ушаковой опять пошли места, знакомые по «Тихому Дону». Ягодное — бывшее имение Листницких… Теперь в бывшем барском доме школа. Знаменитая роща, где Григорий огрел кнутом паныча. Покосившийся крест под двускатной крышей на развилке… На том, левом, берегу — станица Еланская. «Елань» значит чистое место посреди леса, пашня в бору, где все светло, зелено и весело. На этом, правом, берегу — хутор Крутовской, родина Подтелкова, председателя Совнаркома Донской республики, принявшего смерть в хуторе Пономареве вместе с Кривошлыковым, — в «Тихом Доне» это, пожалуй, самые сильные, самые волнующие страницы. Шолохов ничего не выдумал в потрясающих своей скорбной выразительностью картинах казни подтелковцев.

Крутовской — хутор побольше Ушакова, и новостроек в нем много. По сути дела, рядом со старым вырос новый хутор. А старый курень, где родился и провел молодые годы Подтелков, тоже сохранился.

На Дону едва ли не в каждом городе, каждой станице есть площади и улицы, названные именами Подтелкова, Кривошлыкова и их товарищей по отряду. Есть колхозы и совхозы их имени.

В переездах из одного хутора в другой я и не заметил, как осталась позади Ростовская область и началась Волгоградская. Запомнил только, как оборвалась асфальтированная дорога у речки Кривой и пришлось прошагать пешком километра три-четыре до новой асфальтированной дороги — уже на том, волгоградском, берегу. Удивительное дело — внутри области автобусы ходят до самого отдаленного хуторка и дороги сносные, но за пределы области вы не уедете ничем: перебирайтесь через «пограничную полосу» пешком. Маленький дождь — и связи вообще никакой, разве только через областной центр. Хорошо еще, что лето. И не только у дорожников это местничество. В Вешенской я хотел было позвонить в Усть-Хоперскую — это пятьдесят километров с небольшим. Оказывается, нужно вызвать по телефону Ростов, оттуда — Волгоград, а уже потом дадут Усть-Хоперскую.

Дорога по шолоховским хуторам была трудной. Я не хочу писать, как устал в этот день: боюсь отпугнуть тех, кто захочет проехать вслед за мной по этим хуторам. Одно скажу: я был доволен тем, что перечитал «Тихий Дон» по «первоисточникам». Не перечитал — бегло перелистал, потому что одного дня, одного месяца и даже одного года не хватит, чтобы узнать эти места и людей, живущих здесь.

На Хопре

Ты хочешь знать, как пахнет лето?

Чем нас томит его краса?

Ступай, проснувшись до рассвета,

Туда, где луг знобит роса.

Туда, — где свет небес бездонных

Вбирают нивы и сады,

Откуда я принес в ладонях

Лишь капельку живой воды.

Николай Рыленков

От истоков и до самого устья Дона везло мне на дорожные знакомства, наверное потому, что интересные люди всегда в разъездах и «привалами» для них служат дома приезжих и гостиницы. В Усть-Хоперской таким интересным для меня человеком оказался егерь Семен Игнатьевич Бычков, приехавший в станицу по запутанным, как он сказал, фуражным делам. Судя по доброму его настроению, распутать дела удалось ему быстро, он оказался не только хорошим рассказчиком, но еще и пригласил меня, оставив рюкзак в доме приезжих, прокатиться на моторке в устье Хопра. Я давно слышал про красоты здешних мест и, конечно, отказаться не мог.

Лодчонка у Семена Игнатьевича утлая, но бойкая. Пока я поудобнее устраивался на корме, перескочили мы Дон, и вот уже остались позади Усть-Хоперская и хутор Зимовской, начался медленный, извилистый, весь в зеленой просини Хопер. Бесчисленные затоны с золотисто-желтыми цветами кубышек, с водяными лилиями, будто выточенными из фарфора, с разноголосым щебетанием юрких птичек в земляных гнездах-норках, которыми сплошь усеяны крутые откосы правого берега. Склоны настолько круты, что могут показаться отвесными скалами, и все-таки на них ухитрились примоститься деревца осины и ракитника, боярышника, бересклета. А на самом верху — могучие дубы и клены. Густой белый туман лежит на воде, и вся река кажется от этого молочной. Там, где утреннее солнце уже прикоснулось лучами к берегу, вода клубится, сквозь легкую сизую дымку проглядывается, будто умытый, заповедный лес.