Голубые луга - [60]

— Учительница выпустила тебя раньше других. Ты ведь способный. Даже сам уроки вел. Я и не знала.

— По географии и по истории, — покраснел Федя.

— Умница ты наша! — мама положила на стол табель. — Вот, читай.

— «Переведен в IV класс», — из-за спины умилилась бабка Вера. — Меня уже догнал.

— Бабушка три класса приходской школы закончила, — объяснила мама.

— Знаю, — кивнул Федя.

Это было, конечно, здорово — кончить школу раньше других. Только теперь Морозову не увидишь. Федя тихонько вздохнул.

— Федюша, сыночек, Красавку придется тебе попасти, — как бы извиняясь, заговорила мама. — Переедем в город — весь день твой. А теперь нам трудно. Сам знаешь. Да и недолго тебе придется пасти. Приедет папа за нами, и прощай Красенькое, Красавка, телята, поросята.

4

Федю маленько пошатывало, клонило, и пока мама выгоняла Красавку из хлева, он успел поспать на крыльце.

— Федя, где же ты?

— Иду, иду! — отвечал Федя бодро, а сам спал, спал, и перед глазами его плавало, опускаясь, но не торопясь лечь на землю, зеленое, сияющее перо селезня.

— Федюшка, сынок! Ты уж прости нас! — мама обняла его.

И он сразу проснулся, увидел на глазах у мамы слезы, заморгал.

— Да нет! — сказал Федя, освобождаясь из материнских задрожавших рук, сбежал с крыльца, закричал на Красавку, замахнулся: — Пошевеливайся!

Красавка обернулась, поглядела на своего пастушка и пошла под своды дубов, в белеющий издали, закутанный туманом березовый лес.

Они прошли с Красавкой по заспавшемуся облаку, теплому, белому, но Федя стегнул корову, ему не хотелось вымокнуть в тумане. Корова прибавила шагу, они выбрались из ложбины в светлый, счастливый лес. На березах здесь были одежды белее, чем в других местах. Первый слой бересты тоньше, прозрачнее. Он блестел, как шелк. Вверху, под листьями, стволы берез голубели от небесной синевы, а снизу золотились — утопали в желтых весенних цветах.

Корова нашла хорошую траву, принялась щипать, а Федя сел на сухой, широкий пень и задумался, засмотрелся. Он смотрел на землю, сверкающую на раннем солнце зеленью. Земля уходила из-под ног, падала к речке Баньке, а на другом берегу взмывала полями озими, уж такими зелеными, такими нежными, хоть заплачь.

— Вот оно — перо селезня! — сказал Федя.

Розовое солнце всходило не торопясь, наливалось соком, и налилось, созрело, и Федя отвел от него глаза. Увидал две зеленые радуги. Они взлетали с колючих кустов шиповника крест-накрест.

— Радуга! — кричал Федя, хотя радостью не с кем было поделиться. — Красавка, ты хоть посмотри!

Обернулся — коровы не было.

— Красавка! — закричал Федя. — Красавка!

Вскочил на пенек — не видно. Кинулся вниз с косогора — нет коровы. Побежал вокруг бугра — нет и нет.

Зацепился за корень, заспотыкался, чтоб удержаться на ногах, замахал руками, упал. Открыл глаза — ландыш. И Красавка — вот она. Траву ощипывает вокруг молоденькой березки, даже головы к нему не повернула. Чего ей волноваться, свой человек носится сломя голову по лесу.

Федя потянулся к ландышу, но не стал срывать.

— Ладно, свети! — сказал Федя ландышу.

И стал глядеть на Красавку.

— Я бегаю, а ты — ешь и ешь.

Красавка стегнула себя хвостом по спине, мотнула головой и опять принялась за траву.

— Понимает, что ли? — пожал плечами Федя. — Или мух каких гоняет?

Поглядел на небо.

Не может же быть так, подумал, чтоб небо — только воздух, а земля — только песок, глина, камни.

Нет, так быть не могло. Федя любил живое небо, живую землю, живые цветы и живые деревья. Дрожащими руками он учуял вдруг — ответное подрагивание.

Тук-тук! Тук-тук!

Земля дышала. Земля жила. Федя в надежде лег на живот и прижался ухом к тверди.

Тук-тук! Тук-тук! — послышалось ему.

Земля была живая. Федя слышал, как стучит сердце земли. Приложил руку к груди. Его сердце стучало точно так же, как сердце земли: тук-тук! тук-тук!

5

Закончил учебный год Леха и тоже стал пасти корову.

Потом к ним Шурка, брат киномеханика, пристроился со своей Цыганкой.

— Втроем в самый раз пасти, — согласился Леха. — Двое костер жгут — третий на стреме.

— А мы костры жечь будем? — удивился Федя.

— Ну а чего не погреться? Спозаранку холодно.

Утро и впрямь выдалось такое, словно пора было снега ждать.

— Давайте к Чертяке прогоним, а там костер и запалим, — предложил Шурка.

Чертяка — лесное озеро. Круглое, черное, само собой бездонное, и всего с пятачок, в избе хорошей уместится.

Леха и Шурка стали ломать сухие ветки, а Федя обошел озеро и раздумался.

— По-моему, — сказал он ребятам, — это озеро произошло от удара не очень крупного, но страшно тяжелого метеорита.

Шурка бросил хворост, подошел к озеру, сунул палец в ноздрю, загляделся.

Леха, улыбаясь, разжигал слабый еще огонек. Он слушает вполуха, на все сто не верит. Он даже отцу с матерью на все сто не верит.

Пламя пыхнуло. Леха улыбнулся во весь рот, как цыган.

— Занялось!

Ребята сели вокруг огня, потянулись к нему красными озябшими руками.

— Воронятинки бы! — помечтал Шурка.

— Рано, — сказал Леха. — Пусть растут.

Огонь обгладывал ветки, пекло лицо. Федя встал поглядеть коров, притащил трухлявый, но сухой остов березы.

Кора закоптила, запахло дегтем.

— Люблю! — признался Леха.