Голубые дьяволы - [45]

— Рыковский, — ответил Самбуров.

— Представить к ордену. Остальных тоже.

С этими словами генерал пошел к выходу. У порога остановился, спросил:

— Кто сможет мне показать позиции первого и второго батальонов?

— Разрешите, я покажу, товарищ генерал, — вызвался в проводники командир бригады.

— Нет, комбриг, ты занимайся, пожалуйста, своими делами. Только отправь мой «виллис» в Нижние Бековичи, пусть меня там дожидается. А меня проводит этот молодец, который решительно действовал в разведке.

— Старший политрук Левицкий! — щелкнул каблуками кирзовых сапог заполыхавший румянцем старший инструктор политотдела.

— Пойдем, Левицкий, погуляем по лесу, пока в нем спокойно, — усмехнулся генерал и вышел из помещения.

* * *

Тихо было в Предмостном в этот предпоследний день августа. Ни коровьего мычанья в нем, ни собачьего лая.

Сельские жители, забрав скотину и необходимые вещи, ушли за Терский перевал — переждать лихое время. На улицах села одни лишь военные. Но и они ведут себя тихо: говорят вполголоса и ходят пригнувшись, чтобы не стать мишенью для снайпера на том берегу.

Тот берег. До него каких–нибудь сто метров. Три дня назад он был еще наш, сегодня — немецкий. Там разговаривают в полный голос на чужом языке. Из громкоговорителя, установленного на крыше крайнего дома, несутся через реку победные марши и кичливые обращения фашистских ораторов, предлагающих время от времени советским бойцам сдаться в плен.

— Нахально ведут себя фрицы, — проговорил Рослый, пробираясь вместе с Левицким по траншее к самому берегу.

Бойцы при виде генерала прижимались спинами к глинистым стенкам траншеи и удивлялись про себя: «Чего его носит нелегкая по передовой линии?»

— Дайте–ка бинокль, — сказал генерал командиру взвода в ответ на его взволнованный рапорт о том, что немцы, по всей видимости, к «чему–то» готовятся.

То, что немцы готовятся к наступлению, было видно и без рапорта и даже без бинокля. С того берега доносились крики солдат, гудение автомашин и лязг гусеничных траков. Когда же немцы начнут форсировать Терек? Завтра? Послезавтра? Через неделю? И в каком месте: здесь, у Предмостного, или же слева, между Моздоком и станицей Луковской?

— Навались, родимые! — услышал позади себя генерал стариковский, с хрипотцой голос. Он оглянулся: на краю траншеи сидел на корточках седой старик и, черпая кружкой из ведра, поил водой красноармейцев.

— Копейку — за бадейку, пятачок за черпачок! — приговаривал он ласково. — Пейте, родимые, всласть да хорошенько защищайте Советскую власть.

— Это еще что за маркитант выискался? — нахмурился генерал. — Почему не эвакуирован? Кто такой? — Старик поднялся на ноги, приложил сморщенную коричневую руку к серой кепке:

— Здравия желаю, ваше красное превосходительство.

Все, кто был в траншее, не удержались, прыснули от смеха. Улыбнулся и генерал.

— Здравствуй, солдат, — сказал он, отзываясь на шутку.

— Никак нет, ваше превосходительство, не солдат, — возразил старик, продолжая стоять во «фрунт» перед генералом.

— А кто же ты?

— Бывший унтер–офицер, егорьевский кавалер Козьма Шпигун. А ты, я гляжу, тоже успел отличиться, — показал старый шутник пальцем на Золотую Звезду Героя. — За что получил?

— За прорыв линии Маннергейма в финскую кампанию, слыхал про такую? — охотно вступил в разговор со стариком Рослый.

— Как не слыхать, — ответил бывалый солдат. — Мы энтого Маннергейма еще в первую германскую колошматили.

— Почему не эвакуировался, Георгиевский кавалер?

— От самого Дону вакуируюсь, язви ее в чешую. Дальше вакуироваться некуда да и не имею охоты.

Над траншеей свистнули пули, и следом протрещала с того берега автоматная очередь. Бойцы схватили «унтер–офицера» за штанины, стащили в окоп: «Ведь это он по тебе, деда. Выставился, как мухомор на поляне».

— Разрешите доложить, товарищ генерал, — выдвинулся из–за плеча командира корпуса Левицкий. — Я Кузьму Егоровича хорошо знаю, он помогал Шабельникову строить паром и до последнего дня обороны Моздока помогал нам переправлять через Терек раненых бойцов и имущество.

У генерала что–то дрогнуло в лице. Он шагнул к старику, крепко пожал его узловатую руку и сказал четко, без игривости:

— Благодарю за службу.

Старик выпятил насколько мог худую грудь, набрал в нее побольше воздуха и гаркнул:

— Рад стараться! — но осекся и поправился: — Служу Советскому Союзу!

— Вот дед дает! — произнес кто–то из бойцов полушепотом.

Потом генерал поинтересовался у своего внештатного бойца откуда он родом, где семья, не приходится ли ему родней полковник Шпигун, командир стрелковой дивизии? Прежде чем с ним проститься, спросил, где, по его мнению, немец будет строить переправу.

— Да там же, где мы ее строили с Петром Игнатичем, вон тама, возле острова, — не раздумывая ответил тот. — Сам посуди, милый человек, ну где он найдет место лучше этого? Здесь и берега низкие и дорога на Вознесеновку. Опять же удобно дюже: с острова на остров прыг–прыг — и тута. Кусты кругом и лес — вот он. Я сам давече видел, как немец на Коске сгружал каюки железные, вот такие широченные да длиннющие.

— А вы, отец, не ошиблись? — прищурился генерал.