Голубые дьяволы - [46]

— Да нет, сынок, не ошибся. Глаза–то у меня хотя и старые, а видють пока, благодарение господу, что твоя бинокля.

— Ну, прощайте, отец, — протянул руку генерал. — Все же лучше вам со своей хозяйкой уйти на время в тыл.

— Прощай, голубь, — вздохнул старый казак. — Дай бог тебе удачи в твоих делах. А обо мне не сумлевайся. У меня во дворе погреб что твой блиндаж, пересидим со старухой, ежли что, язви ее в чешую. Зато, когда нашим ребяткам переправа понадобится, чтоб, значит, на тую сторону, я тут как тут. Глядишь, и пособлю снова паром наладить. Трос–то я в кустах спрятал, понял?

— Ну, спасибо тебе, батя, — снова пожал руку старому патриоту генерал и выпрыгнул из траншеи. — Пошли, Левицкий, дальше, а здесь и без нас полный порядок.

Скрытые от неприятеля прибрежными кустами, генерал со своим проводником направились по дороге вдоль русла реки, на пути осматривая блиндажи, дзоты, ходы сообщения, пулеметные гнезда и прочие оборонные сооружения. Вовсю светило солнце. В листве деревьев безумолчно щебетали птицы. В густом от испарений воздухе мелькали бабочки, шуршали слюдяными крыльями стрекозы. «Тишь и гладь, и божья благодать», — подумал Левицкий, вступая вслед за генералом под сень терского леса и вдыхая тяжелый аромат буйно растущих под горячим кавказским солнцем трав.

— Пышно чересчур, как наряд у купчихи, — проговорил Рослый, срывая на ходу с тернового куста черную с сизым налетом ягоду, — и душно, как в бане. Наши леса скромнее, но куда приятнее здешних.

— А где это, товарищ генерал? — спросил Левицкий.

— На Брянщине. Посмотрели бы вы, Левицкий, какие березовые рощи в моей Петровской Буде — мечта. А какие там растут подосиновики — стройные, один к одному красавцы: прямо гусары в киверах, а не грибы. Вы сами откуда родом?

— Из Ростовской области.

— Ну, тогда вы не знаете, какая это прелесть — сосновый бор или покрытая ромашками лесная поляна. Тсс! — генерал вдруг поднял кверху палец, останавливаясь и прислушиваясь к доносящимся из зарослей калины голосам.

Разговаривали в окопе, из которого то и дело вылетали комья земли. Генерал осторожно заглянул за куст: в окопе орудовали лопатами двое раздетых до пояса бойцов.

— Чтоб ты сделал перво–наперво, если бы отпустили тебя домой? — спрашивал один, чернобровый крепыш с блестящими черными глазами на широком чернобровом лице.

— В первый день сидел бы с родственниками и пил водку, — отвечал другой, светлорусый и синеглазый. А на другой день поднялся бы пораньше, рогатку в карман — и в вербы. Ох, и чудное же у нас место — вербы!

У Левицкого дрогнуло сердце, на глаза наползла ту. манная дымка. Взглянул на генерала: у того дернулись на виске морщинки, по горлу перекатился за воротник гимнастерки ком. Генерал вышел из–за куста, вонзил в размечтавшегося красноармейца взгляд прищуренных острых глаз:

— Как фамилия?

Красноармейцы вздрогнули от. неожиданности, вытянули руки по швам.

— Рядовой 4‑й роты 2‑го* батальона Донченко, — представился сердитому генералу синеглазый, побледнев при виде Золотых Звезд на его груди и петлицах.

— Метко стрелял из рогатки, рядовой Донченко? — без тени улыбки спросил командир корпуса.

Бледность на лице Донченко сменилась румянцем.

— Воробья на лету сбивал, товарищ генерал, — улыбнулся он.

— А из винтовки собьешь?

— Не пробовал, товарищ генерал.

— И не надо пробовать, береги патроны для фашиста. Отличишься в бою, отпущу тебя на три дня в твои вербы.

— Спасибо, товарищ генерал, — Донченко вздохнул. — Только мои вербы сейчас под немцем находятся.

— Тьфу ты черт! — выругался командир корпуса. — А где это?

— В Зимовниках под Ростовом.

— Ну, это не так уж далеко, мои вербы, однако, подальше, — вздохнул в свою очередь комкор, направляясь дальше. Но не прошел и сотни шагов, как вновь остановился, привлеченный веселым смехом.

— Это что… — звенел сквозь смех задорный голос с кавказским акцентом. — Вот у нас под Харьковом был случай: румын целую неделю ходил к нам на кухню обедать.

— Ври больше, — перебил его другой голос, басовитый, как у церковного дьяка. — Как это он умудрялся переходить линию фронта?

— Ей–богу, правда, — первый голос зазвенел еще звонче. — Он какую–то заброшенную траншею нашел и повадился каждый день к нашему повару в гости. Повар не глядя плеснет ему черпаком в котелок и давай кто там следующий. Румын отойдет за развалины, перевернет пилотку кокардой вперед и по траншее к себе нах хауз.

— Да неужто никто из вас не видел, что он не в нашей форме?

— Никто. Обмундирование на нем грязное да рваное, у нас тоже не очень чтобы… А главное, он весь черный, горбоносый — вылитый армянин, а у нас во взводе одни армяне — попробуй разберись.

Калиновый куст взорвался хохотом, а генерал, сделав знак своему проводнику, пошел дальше по лесной дороге.

— Хороший дух у наших бойцов? — спросил он, ни к кому не обращаясь, и сам ответил себе: — Просто замечательный дух. За рекой немец готовится к наступлению, а они языками чешут, словно сами наступать собираются.

В лесу стояли повозки, фыркали распряженные кони, желтела глина недавно отрытых окопов. Бойцы, готовясь к сражению, чистили оружие, приводили в порядок обмундирование, писали письма. Заметив высокое начальство, вскакивали, словно подброшенные пружинами — все молодые, здоровые, бодрые. «Каковы?» — спрашивал генерал взглядом у спутника и шел дальше, делая на ходу замечания докладывающим ему командирам и политработникам.