Голубые дьяволы - [36]

— А где он? — майор записал в блокнот фамилию.

— С разведчиками ушел ночью. Тут если бы не разведчики… — Рыковский замялся, взглянув на комиссара: не сболтнул ли чего лишнего?

— Какие разведчики?

— Отдельной роты лейтенанта Федосеева, — ответил за подчиненного комиссар. — Они на левом фланге с седьмой ротой находились. Пришлось перебросить в критическую минуту. О них бы тоже написать следовало. Отчаянные парни.

— А о минометчиках Бабича?

— И о них. О командире взвода Усатенко, например.

— А о комиссаре батальона? — Милованов сощурил глаза в хитроватой усмешке.

Фельдман нахмурился.

— Комиссар ничем не отличился, — сказал он сухо.

— А принял на себя командование батальоном, — подсказал Милованов.

— Это не подвиг, а обязанность, — в голосе комиссара послышалось раздражение. — Пойдемте, товарищ майор, на КП. Скоро начнется артподготовка немцев. Я не хочу, чтобы мне за вас Кириллов «оторвал голову».

— Ну, хорошо, хорошо, — поморщился Милованов. — Можно подумать, что вы опекаете не военного корреспондента, а его величество шаха персидского, приехавшего в Советский Союз с визитом дружбы. Я только минут пять поговорю с очевидцами подвига бронебойщиков.

Очевидцев оказалось больше чем достаточно. И рассказывали они о подвиге пэтээровцев не пять минут, а целый час. Так что когда Фельдману в конце концов удалось оторвать корреспондента от его словоохотливой клиентуры, над Моздоком уже вовсю сияло солнце, а в самом Моздоке тяжело вдруг ухнул снаряд, посланный немцами из «долговязого Макса», как они называли в шутку свою дальнобойную пушку с длинным, как дышло, стволом.

— Желаю вам, товарищ Рыковский, прибавить к вашему боевому счету еще пару танков, а то и самолетов, — пожелал на прощанье удачливому бойцу Милованов и крепко пожал руку ему и его товарищам.

* * *

Их осталось в окопах четыре человека: Ваня Скориков, Коля Павлов, Саша Кондрашов и Саша Рыковский. Остальные, боясь окружения прорвавшимися в середине дня танками, спешно отходили к очередному узлу сопротивления.

Немцы бросили им вдогонку колонну мотоциклистов. Вздымая клубами пыль и гремя пулеметами, они неслись к брошенной позиции, уверенные, что на ней не осталось ни единого человека.

Первым выпрямился в окопе Иван Скориков. Он взмахнул гранатой и тут же упал на бруствер, раскинув руки, словно обнял на прощанье родную землю. Эх, Иван, Иван, земляк мой! Долго же ты размахивался — вражеский пулеметчик быстрее сумел нажать на гашетку своего пулемета. Рыковский скрипнул зубами от ненависти, выскользнул ужом из окопа за бруствер и лежа метнул гранату в приближающийся мотоцикл. Вздрогнула земля, и зеленый «цюндап» крутнулся на месте подобно волку, получившему в ребра смертельный жакан. Из–за него показался второй мотоцикл. Рыковский увидел, как сидящий в коляске пулеметчик судорожно направлял пулемет в его сторону. Но он не успел поймать в прицел советского бойца — взрывом гранаты его выбросило из коляски на потрескавшуюся от зноя землю. То, что произошло потом, осталось в памяти у Рыковского на всю жизнь не то отрывком из приключенческого фильма о ковбоях, не то жонглерским трюком из цирковой программы. В облаке пыли, поднятой мотоциклами и взрывами гранат, вдруг появилась дюжая фигура немецкого офицера. «Рус, капут!» — крикнул офицер свирепым голосом и, выхватив из–за голенища сапога похожую на толкушку гранату, запустил ею в Рыковского. Граната летела какие–нибудь две–три секунды, но Александру показалось, что она кувыркается в воздухе целую вечность. Он успел за это время рассмотреть не только ее длинную белую ручку, но и сучок на этой ручке и даже царапину на изжелта–зеленом цилиндрическом корпусе. «Долбанет по макушке!» — испугался Александр, машинально закрывая голову рукой и вдруг, не осознавая, как это получилось, поймал гранату на лету. Он дико на нее взглянул, словно на змею, случайно схваченную за хвост, и что есть силы запустил обратно ее хозяину. И такое случается на войне! Немец тоже поймал гранату и даже размахнулся для повторного броска, но… она разорвалась у него в руке.

Из–под яра ударили наши минометы, заговорили вновь пулеметы и винтовки. Наступающие мотоциклы заметались по полю, словно тараканы, на которых плеснули крутым кипятком. С них прямо на ходу соскакивали солдаты и извивались по земле в поисках спасительных укрытий от пуль и осколков.

Всё: наши благополучно отошли на новый оборонительный рубеж, теперь можно и самим убираться из этого пекла. Воспользовавшись возникшей среди немцев суматохой, Рыковский метнулся от окопа к ближайшей хате, кубарем скатился по заросшему бурьяном откосу к болоту и только тогда понял, что из всех четверых лишь он один вытащил из лотереи жизни счастливый билет.

Глава двенадцатая

Оставаться на чердаке становилось небезопасно: пули с хрустом рвали доски фронтона, стучали по железной крыше.

— Пора спускаться вниз, товарищ старший политрук, — сказал Усатенко Левицкому. — Мотоциклы в лоб бьют, и танки слева идут в обход.

Тот согласно кивнул. Подгоняемые свистом пуль, они спустились по лестнице во двор и, пригибаясь, побежали к минометной площадке. Но что это? На нее уже взгромоздился гигантским пауком немецкий танк и, разворачиваясь на одной гусенице, другой давит миномет расчета Голубенко. С разбегу бухнулись в картофельную ботву, недоуменно взглянули друг другу в глаза: откуда взялся этот незваный гость? Вместе со страхом ворохнулось в груди чувство жалости к исковерканному оружию.