Голубые дьяволы - [34]

— Горыть! — радостно крикнул Луценко, задирая над насыпью голову.

Маломуж дернул его за плечо:

— Здурэв ты, ци што? Або хочаш, каб табе у башце дзирку зрабили? Давай патрон!

Танк действительно загорелся. Из его моторного отсека закурился синий дымок и вдруг повалил кверху черным клубом. Остальные танки развернулись и, подгоняемые минометным огнем, скрылись за элеватором.

Целых два часа было тихо. Казалось, враг, натолкнувшись на упорное сопротивление гвардейцев, решил больше не связываться с ними. Но вот за железнодорожной станцией послышался моторный гул, и спустя несколько минут показались среди станционных построек танки. Их было пять. Развернувшись в шеренгу, они двинулись на позиции 8‑й роты. За ними шли бронетранспортеры с пехотой на борту. Окраина Моздока снова потонула в грохоте и пыли.

Но и на этот раз немцам не удалось ворваться в город. Два танка подорвалось на минах, остальные, не выдержав мощного огневого заслона, повернули вспять.

Сколько же их появится в очередной атаке?

Восемь. Потом — четырнадцать..

…Солнце, спохватившись, что из–за собственного любопытства слишком долго простояло на одном месте, покатилось к западу с удвоенной скоростью. А может быть, ефрейтор Маломуж просто не сразу заметил в пылу боя, что оно уже не накаляет до помутнения разума железную каску, а только слепит глаза, прорываясь острыми лучами сквозь листву, придорожных кленов и мешая целиться в фашистские танки. Он пониже опустил горячий козырек тяжелого головного убора и снова застыл у пэтээра, выжидая удобный момент, чтобы наверняка поразить новую цель. Уже два танка полыхали за узкоколейной линией. Теперь очередь за третьим. «Бог любит троицу», — сказал Маломуж своему товарищу по–русски, досылая патрон в казенную часть ружья, после того как вспыхнул второй танк.

— Смотри, вон еще один прет! — тоже перешел на русский язык Луценко и толкнул ефрейтора локтем. — Заметил, гад.

Маломуж не отозвался.

— Да стреляй же, стреляй! — крикнул Луценко, чувствуя, как холодеет низ живота от вида приближающегося чудовища.

Маломуж даже не шевельнулся в ответ. А танк — совсем уже рядом. Сверкает траками гусениц, словно зубами какой–нибудь доисторический ящер.

— Чего ты ждешь?! — Луценко в отчаяньи схватился за приклад ружья и с ужасом почувствовал, что первый номер не стремится его удержать. Скорее машинально, чем сознательно, Луценко оттолкнул плечом обмякшее тело соратника и, не целясь, выстрелил в упор по надвигающейся громадине.

— Бог любит троицу! — заорал он, не помня себя от радости при виде выхлестнувшего из танка пламени. — Ура!

Мельком взглянул на своего командира. Он лежал навзничь и к чему–то присматривался в остывающем от дневной жары небе. Бросился было к нему, но тут же снова вдавил приклад в плечо: справа вдоль узкоколейки шел другой танк, такой же огромный и страшный. Бронебойщик крутнулся вместе с ружьем ему навстречу, и в это мгновенье что–то ударило его со страшной силой в грудь, и белый свет навсегда померк в его карих глазах. Он не видел, как подбежал к ружью комсорг роты Данцев, не слышал, как выстрелил из него.

Но и Данцев тяжело отвалился от ружья, сраженный осколком. Тогда бросился к узкоколейке политрук роты Амбарцумян. Он успел сделать из ружья два выстрела и тоже уронил голову на горячую землю, прошитый пулеметной очередью из надвигающегося танка. Сейчас он раздавит всех четверых героев вместе с ружьем. Но навстречу ему выпорхнула из ближнего окопа противотанковая граната. Раздался взрыв.

— Это вам за Федю! — крикнул Александр Рыковский, хватая в нише вторую гранату и отправляя ее под днище другого танка.

— Это — за бронебойщиков! А вот вам на закуску! — Рыковский швырнул в подбитый танк бутылку КС. Она сочно цокнула по броневой обшивке, и сразу стало жарко в окопе от заполыхавшего наверху пламени. Александр расстегнул воротник. А автоматные очереди совсем рядом: «Трр… трр… тр…». И явственно слышны чужие голоса.

Рыковский выглянул из траншеи. В лицо ему дохнул нестерпимым жаром горящий танк. Слева и справа от него к траншее бегут немецкие автоматчики. Эх, жаль нет пулемета! Остался на поле боя вместе с дружком Федей Подорожкиным. Прижался щекой к прикладу СВТ, стараясь не горячиться, стал стрелять в бегущих солдат. Их много. И они уже близко. «Кажется, каюк», — пронеслось в голове красноармейца. Но слева вдруг заработал «Дегтярев», послышались крики «ура», и обстановка на поле боя моментально переменилась в пользу обороняющихся. Немцы вначале залегли, затем, подгоняемые воинственным кличем русских и трескучими очередями их автоматов, стали поспешно отходить вслед за уцелевшими танками.

Кто же пришел на помощь бойцам восьмой роты в самую критическую для них минуту? Рыковский вгляделся в лицо подбегающего пулеметчика.

Поздняков с ходу прыгнул в траншею, бросил ножки пулемета на бруствер, дал длинную очередь по убегающему противнику и только после этого удостоил вниманием хозяина траншеи.

— У вас тут жара, как в Марокко, — сказал он, снимая с головы каску и обмахиваясь ею наподобие веера. — Это не ты, Саша, устроил этот пионерский костер? — ткнул он каской в горящий танк и, не ожидая ответа, повернулся к своему тяжело дышащему второму номеру: — Николя, — сказал он ему с парижским прононсом, — будьте любезны, замените диск и потренируйтесь в стрельбе по движущимся целям а ля фашист, пока я побеседую с земляком. Ну, здравствуй, крепильная стойка.