Голубка. Три истории и одно наблюдение. Контрабас - [13]

Поэтому он повернул направо кругом и пошел обратно в парк. Уже издали он увидел, что скамья, на которой он сидел, была еще свободна, а подойдя ближе, с облегчением заметил белый картон пакета, застрявший между темно-зелеными рейками высокой спинки. Его оплошность, по-видимому, пока еще не привлекла ничьего внимания, он мог исправить непростительную ошибку. Подойдя к скамье сзади, он низко наклонился над спинкой, ухватил левой рукой пакет, снова выпрямился, энергично повернув корпус вправо, примерно в том направлении, где должна была стоять, как он знал, ближайшая урна… и вдруг почувствовал, как что-то резко и сильно дернуло его за брюки – наискосок и вниз, а он не успел отреагировать на этот внезапный рывок, поскольку разворачивался в прямо противоположную сторону – винтовым движением вверх. И в тот же миг раздался отвратительный звук, громкое «трр!», и он почувствовал легкое дуновение над кожей левого бедра, означавшее беспрепятственное проникновение туда воздуха. Его охватил такой ужас, что он не сразу решился взглянуть на бедро. А это «трр!» – оно все еще звучало у него в ушах – было таким невероятно громким, будто у него не просто где-то немного порвались брюки, а будто огромная трещина прошла через него самого, через весь парк, будто после землетрясения разверзлась зияющая пропасть, и все люди вокруг, услышав это чудовищное «трр!», с возмущением воззрились на него, Ионатана, виновника катастрофы. Но никто на него не смотрел. Старухи продолжали вязать, старики – читать газеты, несколько детей, игравших на маленькой площадке, продолжали скатываться с горки, а клошар спал. Ионатан медленно опустил взгляд. Прореха имела примерно двенадцать сантиметров в длину. Она протянулась от нижнего края левого кармана брюк, который и зацепился – при том развороте – за выпирающий из скамьи винт, шла вниз по бедру, но не по шву, а прямо по прекрасному габардину форменных брюк, а потом еще раз поворачивала под прямым углом примерно на два пальца по направлению к складке, так что возникла не просто небольшая дырка, а настоящая дыра, над которой сигнальным флажком трепыхался треугольный лоскут.

Ионатан почувствовал, как адреналин бросился ему в кровь, он как-то читал об этом возбуждающем веществе, которое выделяется в моменты величайшей физической опасности и душевной подавленности, чтобы мобилизовать последние резервы организма на бегство или борьбу не на жизнь, а на смерть. Ему и в самом деле казалось, что он ранен. Как будто разорвались не брюки, а его собственная плоть, и из раны длиной в двенадцать сантиметров течет его кровь, вытекает его жизнь, которой положено циркулировать в совершенно замкнутой системе кровообращения, и он обречен умереть от этой раны, если ему не удастся как можно скорее закрыть ее. Но ведь был еще этот адреналин, странным образом возбуждавший истекающего кровью человека. Его сердце забилось с новой силой, мужество вернулось, мысли вдруг прояснились и обрели целеустремленность. «Ты должен немедленно что-то сделать, – услышал он внутренний призыв, – ты должен сию же минуту что-то предпринять, чтобы закрыть эту дыру, иначе ты погиб!» И прежде чем он задал себе эту задачу, он уже знал решение – вот, значит, как быстро действует адреналин, этот великолепный наркотик, вот как окрыляюще влияет страх на разум и энергию. Он решительно перехватил молочный пакет, который все еще держал в левой руке, правой рукой, смял его, выбросил не глядя, все равно куда, на газон, на посыпанную песком дорожку, – он не обратил внимания. Высвободившаяся левая рука прикрыла дыру на бедре, и тогда он ринулся прочь, стараясь по возможности не сгибать левую ногу, чтобы рука не соскользнула, отчаянно загребая правой рукой, стремительным дергающимся шагом, свойственным хромым, вылетел пулей из парка и бросился бежать вверх по улице де Севр, у него еще оставалось почти полчаса.

В продуктовом отделе универмага на углу улицы дю Бак работала портниха. Он видел ее всего два дня назад. Она сидела недалеко от входа, там, где составлены коляски для покупок. Над ее швейной машинкой висела табличка с надписью, которую он точно запомнил: «Жанин Топель – подгонка и починка, – тщательно и быстро». Эта женщина ему поможет. Она должна ему помочь – если у нее самой как раз сейчас нет обеденного перерыва. Только бы у нее не было перерыва, нет, нет, нет, это было бы слишком большим невезением. Столько невезения в один день он не выдержит. Не теперь. Не тогда, когда нужда так велика. Когда нужда больше всего, тогда начинает везти, тогда находишь помощь. Мадам Топель будет на своем месте и поможет ему.

Мадам Топель была на своем месте! Он увидел ее, как только вошел в продуктовый отдел, она сидела за своей машиной и шила. Да, на мадам Топель можно было положиться, она работала даже во время обеденного перерыва, тщательно и быстро. Он бросился к ней, встал около швейной машины, отнял руку от бедра, бросил быстрый взгляд на свои наручные часы, было пять минут третьего, перевел дух. «Мадам!» – начал он.

Мадам Топель довела до конца шов красной юбки, которая была у нее в работе, выключила машину и отпустила держатель иголки, чтобы освободить ткань и обрезать нить. Потом она подняла голову и взглянула на Ионатана. Она носила очень большие очки в толстой перламутровой оправе и с толстыми стеклами, которые делали ее глаза огромными, а глазные впадины – похожими на глубокие тенистые пруды. На вид ей было уже далеко за сорок, может, пятьдесят пять, она носила распущенные гладкие темно-каштановые волосы до плеч, и красила губы серебристо-фиолетовой помадой, и своей манерой держаться напоминала дам, которые гадают на стеклянном шарике или картах, тех несколько опустившихся дам, которым, в сущности, уже не идет определение «дамы» и которые тем не менее сразу же вызывают доверие. И ее пальцы – она сдвинула ими очки слегка вниз по носу, чтобы лучше рассмотреть Ионатана, – ее пальцы, короткие, похожие на колбаски, и все-таки, хотя она много работала руками, ухоженные пальцы с серебристо-фиолетовым маникюром внушали доверие своим полусветским изяществом.