Голуби на балконе - [15]

— Вот как: Николаевич…

Она с любопытством глянула на меня. Я знал, что выгляжу ужасно. Вечерняя побудка не красит никого.

— Слушай, а ты не похож на доктора, — сказала Нина.

— Почему?

— Не похож и всё. Доктора такими не бывают. Ты хирург?

— Нет, гинеколог.

— Брось разыгрывать. Ты думаешь, что если к тебе пришла одинокая женщина, то можно хамить?

Пьяно покачиваясь, она глядела на меня открыто, с вызовом. В её напряжённом взгляде угадывались отчаянная бесшабашность и готовность к любым неожиданностям. Так смотрят женщины нетрезвые.

— Разве я схамил?

— А как же это назвать?

— Я действительно гинеколог.

— Но ты ведь не веришь, что я — одинокая женщина?

— Ты?

На «ты» так на «ты».

Я дерзко окинул взглядом всю её ладно скроенную фигуру. Днём я не бываю таким наглым, но теперь по городу гуляла ночь. Время кошачьих инстинктов. Горячая пора для коллекционеров женщин. Момент вдумчивого поиска эрогенных зон.

— Когда–то у меня был муж. Но он погиб. Сгорел в самолёте. Он служил в военной авиации.

«Ага, — подумал я, — и теперь, надо полагать, тебя никто не трахает».

— Не веришь? — не унималась она.

— Пива хочешь? — сменил я тему. — У меня в холодильнике притаилась заветная бутылочка.

— Грубая работа, Игорь. Я не такая.

— Какая «такая»?

— Легкодоступная. Так вот: я не такая. Может быть, блин, я хочу, чтобы мужик ко мне с душой, с уважением. Я ведь тоже человек. Я женщина, наконец!

«Вот разве что на конец», — усмехнулся я. Она заметила это.

— Вот ты и подумал об этом, — сказала Нина. — А у меня, может быть, душа плачет. Я не могу так запросто, с незнакомым мужиком…

А хорошо бы — вот так, запросто, прямо здесь, на этой скрипучей раскладушке… по самые гланды, чтоб с визгом, шумом, со стонами, на всю ночь… расслабиться, забыться… Молча прижать её к двери, взять в ладони её голову, жадно прильнуть к губам, почувствовать языком её зубы и язык, возбудиться от этого непристойного духа прокисшего сидра вперемешку с тяжёлым ароматом духов «Тет–а–тет». Такая смесь запахов — явный намёк на вседозволенность… Скользнуть рукой по шее вниз, за тонкую ткань блузки, провести кончиками пальцев по груди, по самой границе ареолы соска, но самого соска не касаться, подразнить, растревожить… Второй рукой прижать её бёдра к своим — чтобы поняла, почувствовала… Ощутить ладонью шершавую ткань чулка (никаких колготок! только чулки!), добраться под юбкой до гладкой прохладной кожи между чулками и трусиками… не спешить, не спешить, всё равно не откажет, теперь всё можно…

— Знаешь, завтра у меня трудный день, — сказал я ей.

— Прогоняешь?

— Зачем же так? Впрочем, время позднее…

Она резко, по–солдатски, повернулась через левое плечо и побежала к выходу.

— Сопляк! Мальчишка!

В передней хлопнула дверь.

Я прислушался к тишине. Где–то за стенкой гудел телевизионный стабилизатор. На улице лаяла собачонка. Рядом, на железнодорожной станции, дикторша объявила о прибытии ночного поезда.

«Куда же все–таки делись птенцы?» — подумал я.

…Ночью спал беспокойно. Мне приснилось, что у меня родился сын. И будто бы этот замечательный ребёнок уже в три месяца начал ходить, а в пять — говорить. Во сне дети растут быстро, особенно если очень хочешь этого. Я несколько раз просыпался, ворочался с боку на бок, но сон возвращался, упорно обрастая все новыми подробностями.

Утром, совершенно не выспавшись, явился на работу. Там меня ждала телеграмма:

ИГОРЕК ПОЗДРАВЛЯЕМ СЫНОМ ВЕС 38 ОО ЦЕЛУЮ МАМА

Телеграмма была отправлена на имя главного врача: дома уже знали, что меня собираются выселить из общежития. Свой новый адрес я не успел им сообщить. Сын родился на две недели раньше срока, но я был даже рад этому: Иринка много прибавляла в весе, и я опасался, что беременность осложнится серьёзным гестозом.

— Можете съездить на недельку–другую, — сказал Фролов. — Дело семейное. Не волнуйтесь, оформим всё, как положено. Только на экзамен не опоздайте.

— Так ведь до экзамена ещё полтора месяца, — удивился я. — А вообще, спасибо.

— Ну, чего там, — смутился Фролов, не ожидая, очевидно, от меня такого порыва. — Мы что же — не люди, что ли?

13

Билетов в железнодорожной кассе не было. Весна как–то резко, смело набрала силу, зашумела талой водой, потекла ручьями. Из–за бурного разлива рек поезда безнадёжно опаздывали. На железной дороге был полный кавардак. Я решил добираться «на перекладных». Дотяну, подумал, до Георгиу — Деж, а там мощная ветка на юг, как–нибудь доеду.

Собрался быстро: бросил пару рубашек в сумку, ну, ещё бутерброд с колбасой и термос с чаем, — и помчался на вокзал. Влез в первый попавшийся поезд, который шёл в Воронежскую область. В городе Георгиу — Деж был в два часа ночи. Тут не зевай. Как раз в это время, я знал точно, проходят два поезда на Украину. И нужно–то всего ничего: подбежать к кассе, просочиться в толпу и взять любой билет на харьковский. Но я опоздал. То ли мой поезд из Щукина пришёл позже, то ли харьковский — раньше… В справочной мне сказали, что ближайший скорый на Украину «Павлодар — Киев» будет через семь часов. И не исключено, что он по причине весенней беспутицы намного опоздает.

Я сломя голову понёсся на автовокзал. Решил, что коль скоро Георгиу — Деж — большой железнодорожный узел, то и на автобусе уеду. Мне ведь всё равно, лишь бы ехать, мчаться, нестись, лететь туда, на юг, где Иринка и наш маленький сын… Но оказалось, что с этой автобусной станции автобусы далеко не ходят. Не попасть мне отсюда на Украину. Эта новость неприятно поразила меня. Я подсчитал, и вышло, что трястись мне ещё сутки, пересаживаться с поезда на поезд, болтаться по вокзалам, не спать, питаться высохшими бутербродами, стеречь сумку с термосом…