Голова античной богини - [21]
Это под Оськой обломилась ветка груши, на которую он взобрался. И Оська сверзился вниз…
В тот же миг послышался тяжёлый топот, сопенье, заметался по саду луч фонаря.
В голубоватом свете луны Костик различил огромную лохматую фигуру с ружьём. К ним бежал немой.
Мальчишки брызнули во все стороны и понеслись к лазу.
А сзади раздались вдруг хриплые и яростные ругательства.
Костик и Стас так изумились, что на миг замерли на месте. Вот так немой!
Но раздумывать об этом было некогда, и они понеслись дальше.
Костик увидел, как Володька, а за ним Стас с разгона шмыгнули в дыру, и тоже, не раздумывая, со всего маху нырнул в лаз головой вперёд, как в море.
Он кубарем скатился вниз с высокого глинистого обрыва.
И тут же наверху раздался глухой грохот выстрела и тонкий, какой-то заячий, крик.
Со всех ног ребята бросились бежать. За пазухой у Костика была липкая мокрая каша.
Сливы лопнули, и теперь в штаны медленно тёк сладкий сливовый сок.
Они подбежали к воде перепуганные, загнанные.
Ясно было, что Оську поймали, а может, что и похуже случилось с ним. Каждый боялся заговорить об этом, все только переглядывались и тут же прятали друг от друга глаза. Слишком ясно слышали выстрел и крик, чтобы можно было надеяться на ошибку.
Костик вытащил из-под ремня рубаху, вывалил слипшийся ком бывших слив, разулся и полез в море мыться.
У Стаса тоже многие груши помялись.
Только Володька оказался умнее всех: его яблоки — твёрдые, сладкие, румяные — были целёхоньки.
На гладкой воде дрожала жёлтая лунная дорожка.
Мягко шуршали мелкие пологие волны. Мальчишки сидели на песке, тесно прижавшись друг к другу, испуганные и тихие.
Никем ещё не высказанная мысль сковала их, обволокла страхом: «А вдруг Оську убили! Вдруг его насмерть застрелил фальшивый немой!»
Наконец Костик не выдержал.
— Пошли, — сказал он.
— Куда? — разом вскинулись Володька и Стас.
— Пошли к лазу. Поищем. Мало ли что? Может, он там… лежит.
Костик почувствовал, как Володька вздрогнул.
Они встали. Оказалось, что со страху удрали довольно далеко от поповского сада. Идти пришлось долго.
Наконец на четвереньках, осторожно, поднялись к лазу.
Там никого не было.
И в саду было тихо. Он будто вымер.
— Что же делать-то? — прошептал Володька.
— Может, его в плен взяли? Может, к попу уволокли раненого? — отозвался Костик.
— Вот что, — решительно сказал Стас. — Надо идти домой. К Ивану Демьяновичу. Всё ему рассказать. Надо Оську выручать.
— Ох, и будет же мне от папаши! — тоскливо протянул Володька.
— Перетерпишь, — сурово бросил Стас. — Это не шутки, когда в человека стреляют.
И все зашагали к дому.
Володькина тень с полной пазухой яблок смешно извивалась на дороге.
Будто идёт маленький пузатый человечек. Этакий коротконогий толстяк.
Это было смешно, но никто не улыбнулся. Было не до смеха.
Просто-напросто было страшно.
Наконец они пришли и… оторопели.
В Володькином доме горел свет.
Подозрительно: вокруг окна тёмные, а у них иллюминация. «Худо! Совсем худо, — подумал Костик. — Раненого Оську принесли. А может… а может, убитого!»
Сердце его сжалось от предчувствия беды.
Володька отвернулся и закрыл глаза. Костик со Стасом медленно, крадучись подобрались к окошку, осторожно заглянули.
То, что они увидели, ошеломило и озадачило их.
Посреди комнаты, голый, в чём мать родила, сидел на корточках Оська и мочил в эмалированном, синем в крапинку тазу зад.
Видно было, что он заливается горючими слезами.
Лицо его было перекошенное, красное, по щекам градом катились слёзы. Он мелко подрагивал, и вода в тазу плескалась, ходила ходуном.
Рядом стояла его мать с растерянным лицом, гладила Оську по голове и что-то приговаривала.
А на кушетке, подняв указательный палец, что-то назидательно говорил отец — серьёзный человек Иван Демьяныч.
Сперва Костик и Стас ничего не поняли. Переглянулись. И снова прилипли носами к стеклу. И вдруг Стаська отошёл от окна и спокойно сел на землю.
— Ты чего? — сердито спросил Костик. Стас только мотал головой и не отвечал. Наконец он, запинаясь, проговорил:
— Оська-то… отмачивает… соль вытаивает… Ему этот лохматый… солью в одно место всадил!
Костик вдруг почувствовал себя очень усталым — видно, такая уж была реакция на ночные страхи: ранен, убит… А тут вместо этого — голым задом в тазу с тёплой водой. Всё-таки самое страшное для человека — неизвестность, если у него есть хоть капля фантазии.
А во всём виноват, как выяснилось позже, был сам Оська. То ли побоялся броситься с разбегу в узкий колючий лаз, то ли замешкался — трудно сказать.
Скорее всего просто растерялся.
Сам он говорил, что ему груш стало жалко, мять он их не захотел.
Случилось так: когда он последним подбежал к лазу, то не нырнул сразу, как все, а забегал вдоль изгороди, засуетился и только потом встал на четвереньки, просунул осторожно голову и плечи в дыру и полез.
Когда подбежал сторож, то увидел выпяченный зад, нахально торчащий из живой изгороди.
И он, не раздумывая, выстрелил из своей одностволки.
Тоже хорош гусь!
Зарядом соли Оську швырнуло под обрыв, и он с заячьим воплем покатился вниз.
Ребята в это время были уже далеко. Ну, а после, ясное дело, он, ничего не чувствуя, сгоряча бросился домой.
