Голова античной богини - [22]

И только на полдороге невыносимое жжение сзади заставило припустить ещё быстрее, и когда он прибежал, воя, домой, терпеть уже не было никакой мочи.

Разобравшись, в чём дело, Иван Демьяныч усмехнулся и заявил: «Поделом вору и муки». И, помня свое боевое отрочество, усадил Оську голым задом в таз с горячей водой вытаивать соль. Потому что иным путём избавиться от неё нет никакой возможности.

Вот какая вышла история. А когда Оська падал с обрыва, пояс у него лопнул и замечательные, неповторимые поповские груши злорадно укатились.

Узнав это, Иван Демьяныч только презрительно хмыкнул.

Он потом обмолвился, что мальчишкой таскал эти груши ещё у поповского папаши — тоже, кстати, попа.

Так что приоритет в деле ограбления духовенства тоже рухнул. И это было обидно. И ещё то, что у всех троих оказались порванными сзади рубашки — колючки безжалостно прошлись по спинам мальчишек.

Но теперь не давал ребятам покоя поповский сторож — фальшивый немой. Было в нём что-то таинственное.

Какого, скажите, дьявола притворяться человеку немым, морочить людям без причины головы?

А раз причина есть — наверняка она важная и опасная.

И до чего же ловко он замаскировался! Взять хотя бы бороду — идёт за попом в двух шагах, несёт тяжёлую корзинку — понурый такой, голова опущена, ногами шаркает — ни дать ни взять, старик. А всё отчего? Оттого, что борода. Но сам-то здоровенный мужик, и, судя по тому, как нёсся он к лазу, мужик молодой.

А поп, выходит, покрывает, прячет! Ну и попик!

Больше всех горячился Оська. Он, как заговорит о стороже и попе, даже ругаться начинает. Лицо пойдёт красными пятнами, жилы на шее раздуются — и орёт:

— Обоих гадов к стенке надо! Хлоп! И чтобы ни с места!

— Ну сторожа-то ладно: его за то, что подсолил тебя, — посмеивался Стас, — другого-то за что? Вполне безобидный попик в юбке.

— Безобидный, да? Безобидный?! А кто молебны устраивал за победу германского оружия? Дядя, да?! Пособник он врага — вот кто он такой, твой безобидный попик!

— Вообще-то, он, конечно, тоже штучка, — задумчиво говорил Стас, и Костик согласно кивал головой. — Но, с другой стороны, если бога вовсе нету, то, выходит, чего у него ни попроси — фиг получишь, а? Ведь, наверное, не только этот поп за немцев молился, а всё равно мы из фашистов дух выпустили. Выходит, молитвы его безвредные — просто от темноты, да ещё потому, что сам он не больно-то умный человек! А за это к стенке не ставят.

Ребята задумывались, медленно переваривая Стасовы соображения. Вроде бы и правильно говорит… Но всё же… Всё же не могли они согласиться с этой теорией. Враг есть враг, хоть и в юбке.

Оська был непримирим.

— Безвредные?! — орал он. — Ничего себе безвредные! Выходит, все против фрицев, вся улица, вся страна, а он за фашистов уговаривает?!

— Брось ты ерунду-то говорить, — вмешался Володька. — Прямо-таки вся улица! Возьми Генкину мамашу — Губаниху! Да она такую торговлю при фрицах развела — ух ты! И ещё некоторых можно назвать, сам знаешь. Два полицая с нашей улицы было. Их-то, подлецов, посадили, а родня осталась! А ты говоришь…

— Ты это брось, — разозлился Оська, — ты всю улицу не пачкай. Нашлась пара подлецов — и сразу вся улица. А ты братьев Спиваковых, партизан, которых повесили, которые в балке в братской могиле лежат, вспомни и многих других. А то — улица…

— А вы-то сами, — спросил тогда Стас, глядя прямо в Володькины глаза, — вы-то что делали, как боролись с врагом?

Володька покраснел так, что слёзы выступили, но глаз не отвёл.

— Да мы никак… Мы ж совсем шкеты были… Мы пару раз попробовали побороться, да только…

Он замолчал и махнул рукой. Оська сидел, опустив голову, и молчал, коленки его мелко вздрагивали.

— Что «только»? — спросил Стас.

— Неважно всё получилось, поймали нас…

— Ты не тяни. Выкладывай-ка! — приказал Стас.

И Володька рассказал, что во время оккупации их две комнаты занял офицер с денщиком. Пришлось переселиться в сарай. Поставили буржуйку, стали жить. Только зимой сделалось так холодно — хоть ложись и помирай.

— Вот мы с Оськой и решили фрицев этих из нашего дома выгнать, — сказал Володька и усмехнулся.

— А как? — хором спросили Стас и Костик.

— Мы два раза пробовали. Сперва хотели дымом выкурить, потом запахом. Первый раз всё хорошо получилось — мы из тряпок свернули плотный такой ком и в трубу засунули. Ну, дым, ясное дело, весь в комнату. Потеха! Выскочили фрицы, галдят, кашляют. Ну, думаем, здорово, наша взяла. Только ничего не вышло. Позвали печника. Он затычку вынул.

Дураки мы были. Зря только насторожили немцев… С тех пор денщик — тощий такой дядька, злой, будто голодный волкодав, — как увидит нас, кулаком стал грозить. Из-за того и попались во второй раз.

Володька снова замолчал. Костик со Стасом переглянулись.

— Ну? — спросил Костик. — Дальше-то с вами что было?

Володька поглядел на Оську.

— Рассказать, Оська? Ты как… не против? Ты сразу скажи.

Оська ещё ниже опустил голову.

— Да чего там, — буркнул он, — рассказывай, раз уж начал.

— Вы когда-нибудь карбидные лампы видали? — спросил Володька.

— Видали, — ответил Костик.

— Так вот — во время оккупации у всех эти лампы были; у фрицев покупали или выменивали. И карбид — такой голубовато-белый вонючий порошок. В картонных пропарафиненных ящичках. Мы и додумались: взяли бутылку — тоже немецкую, с такой фарфоровой пробкой, — насыпали до половины карбидом и снова полезли на крышу. Там из другой бутылки налили в карбид воды, прикрутили пробку проволокой и на верёвочке спустили в трубу. Да не рассчитали. Только мы с крыши спустились, спрятаться ещё не успели, — А-ак шарахнет в доме! Взорвалась наша вонючая бомба. Тут же денщик вылетел на крыльцо — и прямо к нам. И сцапал. Вот и всё.