Голосую за любовь - [102]

— Ты смотри-ка, — тихо произнесла Метка, — и вправду как по писаному. Колдунья.

Слишком уж мы расслабились. Мысль о конце войны опьянила нас. Только не Даницу. Всех остальных. И дядю Грегора. Он должен был бы лучше соображать. Я был самым старшим из тех, кто скрывался в лазарете. И мне ничего толкового в голову не пришло. Дурь быстрее лезла. Только лишь Даница. Не старше меня. Слабее.

— Может, мы слишком скоро поверили, что конец войны может быть безоружным? — произнес я, стиснув зубы, потому что мне было стыдно перед Даницей, которая не отрываясь смотрела на хижину.

— Просто мы столкнулись с реальностью, — пробормотала она в ответ.

— Это не колдунья, — прошептала Метка, прижимаясь к Данице.

И действительно, мы увидели не колдунью. Та, из сказки, была старой подлизой, а эта неожиданно возникшая на пороге высокая строгая женщина, прямая, седовласая, направила на нас автомат и резко скомандовала:

— Быстро отсюда, иначе я церемониться не буду.

Металлический голос свидетельствовал о том, что она шутить не собирается. Она не смотрела на нас, но чернеющее дуло автомата предостерегало. Я сделал знак бойцам отходить с территории сказки, потому что рисковать сейчас не имело смысла, хотя было позорно отступать, не открывшись и не объяснив этой женщине по крайней мере, кто мы такие, что нас привело сюда. Кем бы она ни была и что бы она ни думала.

Как только я показал свое желание приблизиться, старуха тут же, ни слова не говоря, подняла оружие, которое она на время опустила. Застрочил автомат. Даница с силой толкнула меня, чтобы я пригнулся. Я чуть не упал, но удержался на ногах и заметил, как лицо у Даницы побагровело, и, не рискуя больше, прокричал издалека:

— Мать, ведь мы партизаны! Понимаете? Война кончилась. Мы идем уже очень долго, вам хорошо известно, какая трудная дорога от тех склонов досюда; нам нужно в долину, мы измучены и голодны; двое наших почти дети.

— Пойдем, — сказала Даница, прижимая к себе Метку.

Старуха стояла неподвижно, и взгляд ее охватывал всех нас сразу. От него не укрылось бы ни одно наше движение.

— Всего одну-две ложки теплой еды, — умолял я, начиная понемногу злиться. Если людям и пришлось пройти все круги ада, они не должны быть такими. Мы не за себя одних воевали. За таких вот старух тоже. Неужели и впрямь она не видит, что мы не бандиты и всякая там сволочь? Те бы ее давно уже срезали.

— Нет, — произнесла она отчетливо. Голос у нее был мрачный, какой-то загробный. — В дом вас не пущу. Только через мой труп. Только так. Не иначе.

Она говорила несколько театрально. Видимо, была не из этих мест, потому что речь ее была правильной и гладкой. На минуту мне показалось, что она вот-вот потеряет сознание, так скорбно и отрешенно смотрела она куда-то мимо нас.

Мы с Даницей переглянулись, и все дружно начали отступать. Долинка осталась позади, и мы начали продираться через густой молодняк, который вскоре перешел в низкорослые сосны, а за ними следовали лиственницы и ели.

Пастух шел последним. Когда он догнал нас, я заметил в его глазах искры праведного гнева.

— Я думал, хоть мне позволит войти, — процедил он, качая головой. — По крайней мере, мне-то могла бы уступить. Я здешний. Это моя земля. Все слова от нее отскакивали как от стенки горох. Что-то здесь не сходится.

— Не сходится, потому что в сказке по-другому, — передразнила его Метка. От быстрой ходьбы у нее опять разболелась нога, и она подволакивала ее, но хорошее расположение духа ей не изменило.

— Она и вправду стала бы стрелять. Когда я хотел приблизиться к ограде, она тут же положила палец на спусковой крючок. Что же это такое — женщина в возрасте, и городская к тому же… Вот я и говорю: либо она спятила, либо чересчур умная.

— Действительно, взгляд у нее был какой-то застывший, — с уверенностью произнесла Даница. — Здоровые и нормальные люди так не смотрят.

Мы нашли тропку и пошли друг за другом.

— Хорошо, что рисковать не стали. Я бы себе этого не простила, — призналась Даница с облегчением, обведя нас взглядом. Она торопилась сдать нас в больницу и снять с себя ответственность, непомерную для ее хрупких плеч.

Мы с дядей Грегором повеселели, его обида немного поутихла, но я-то знал, что она так просто не пройдет, тем более не исчезнет совсем. Мы быстро продвигались по плохо протоптанной дорожке, стараясь беречь ноги, потому что любое падение могло отдалить нас от цели. Мы должны были попасть в долину как можно скорее.

— Какая жалость, — вздохнула Метка, — в таком красивом домике живет такая вредная тетка. Как подумаю, что сейчас могли бы есть настоящий хлеб…

— В сказках — одно, а в жизни — другое, — насупился дядя Грегор.

Во время короткого отдыха неожиданно раздалась длинная автоматная очередь. Мы поневоле бросились в кусты. Но стреляли явно не в нас, мы были уже достаточно далеко.

— Я этого не вынесу, — запричитала Метка. — Думала, никогда этих звуков больше не услышу.

— Надо вернуться, — решительно произнесла Даница. — Наверняка что-то случилось. Меня не оставляет предчувствие, что произошло нечто страшное.

Я не знал, что делать. Видно было, что и остальным это предложение не по душе, тем более что мы знали: где-то, пусть и не близко, есть поселок, а за ним — долина. Эта сторона гор поросла сильнее, поэтому здесь мы чувствовали себя спокойнее, испытывая облегчение, настроение делалось по-весеннему радостным. А около домика, оставшегося позади, затаилась опасность, там пахло кровью, там еще была война с ее ненавистью, которой я вкусил предостаточно, больше всего желал бы ее забыть, оставить в прошлом.