Голосуйте за Берюрье! - [6]

– Господин с брыжами – это прапрапрадед господина графа. Этот, с жабо, его прадед, который был другом Монгольфье8, изобрел штопор с обратным винтом.

– А господин с бородкой? – обеспокоено спрашиваю я.

– Это Ленин, – отвечает слуга.

– Мне кажется, что в самом деле я его где-то видел. Ладно, объясните мне, как это произошло.

Он, должно быть, в совершенстве отработал свою версию, поскольку выдает ее, как герой-любовник Французского национального театра барабанит тираду Сида.

– У графа болела нога, и ему трудно было подниматься по лестнице, поэтому он оборудовал себе спальню в курительной комнате, примыкающей к библиотеке. В день убийства...

Новый приступ всхлипываний напоминает скрип ржавой, с трудом закрывающейся калитки.

– В день убийства, – продолжают полосатые мощи, – когда я готовил завтрак, я услышал телефонный звонок. Звонок прозвенел два или три раза. Потом граф снял трубку, и я услышал, как он сказал: «Алло!», ибо у графа, как у настоящего трибуна, был зычный голос.

– А потом?

– Потом раздались приглушенные выстрелы; честно говоря, мне показалось, что они исходили снаружи – иногда такой звук издают автомобили.

– Что дальше?

– Я приготовил поднос и направился прямо в комнату к графу. Я постучал. Он не ответил. Я осмелился войти. Комната была пуста, зато дверь, ведущая в библиотеку, была открыта. Я подошел к проему двери и увидел...

На сей раз его всхлипывания напоминают чиханье старой простуженной лошади.

– Что вы увидели?

– Господин граф лежал на этом вот ковре, который вы видите, около ножки стола. Он был весь в крови и держал телефонную трубку. Сам аппарат свалился со стола и лежал возле него. У господина графа были широко открыты глаза. Казалось, он смотрит на меня.

И он прикрывает свое изможденное лицо, напоминающее сушеный сморчок.

– Пока буду жив, у меня перед глазами будет стоять это зрелище.

– А дверь, ведущая в холл?

– Была закрыта.

– Мог ли кто-нибудь скрыться через нее?

– Конечно, поскольку мы были на кухне, Мариза и я. Только дверь холла выходит во двор, а там в это время находился садовник, который подстригал розы.

Я киваю.

– Есть другие выходы?

– Через кухню, но там были мы.

– Что вы предприняли, когда обнаружили вашего хозяина?

– Подбежал к окну и позвал садовника. Я попросил его срочно сбегать за доктором.

– Почему вы не позвонили ему?

– Потому что телефон был залит кровью... Потому что граф зажал трубку в своей бедной руке... И потом доктор Фюмляр9, который был другом господина графа, живет как раз на противоположной стороне улицы.

– Что вы делали потом?

– Я пошел на кухню предупредить Маризу...

– Вы шли через холл?

– Да.

– И вы ничего не заметили?

– Ничего.

Я снова возвращаюсь в холл и внимательно его осматриваю.

– В общем, предположим, что убийца, после того, как выстрелил, прошел через холл и поднялся по лестнице. Мог он уйти в то время, когда вы возвращались в кухню, а садовник отправился за доктором?

– Конечно, – соглашается пикоподобный слуга, – только...

– Что только?

– Садовник, когда я ему сказал, что в графа стреляли, начал кричать и поднял на ноги весь квартал. Он еще не успел пересечь улицу, как сбежались люди...

Я недовольно соплю. Этот убийца-призрак определенно мне не нравится. У меня такое впечатление, ребята, что мы попали в какой-то роман Агаты Кристи, правда? Убийство хозяина в библиотеке, дряхлый старик слуга, садовник, подстригающий розы, старая кухарка на кухне и отсутствие улик – все это очень в духе моей знаменитой сосестры. Если когда-нибудь Агата удосужится пролистать это замечательное произведение, она подумает, что я забрался в ее малинник. Однако это не в моих правилах. Это тот самый случай, когда действительность превосходит вымысел, как сказал некто.

– Можно увидеть Маризу?

– Конечно, мне за ней сходить?

– Нет, я пойду с вами.

Я следую за ним по сырому коридору со вздувшейся штукатуркой. Мы входим в кухню размером чуть поменьше площади Конкорд. За обеденным столом бесконечно старая женщина чистит три червивые репы.

– Мама, – обращается к ней слуга, – вот полицейский.

– Это ваша мама? – поперхнувшись, спрашиваю я, косясь на старика.

– Да, – отвечает слуга. – Она поступила на службу к деду господина графа при короле Карле Х10. Я ее называю «Мариза», ибо было бы неприлично называть кухарку «мама».

Я наклоняюсь к старухе. Она огромна, как орешек.

– Для нас большое горе, что убили этого мальчика, – произносит она голосом, напоминающим хлюпанье воды в сапогах.

– Кстати, а сколько лет было графу? – осведомляюсь я.

– Шестьдесят два года, – отвечает слуга.

– Что вы делали после того как сообщили маме?

– Мы вернулись на место...

– Где дверь служебного хода?

Он мне ее указывает. Вверху она застеклена. Я открываю ее и констатирую, что она выходит на старенькую улочку. Перед своей дверью работает бочар.

– Его расспрашивали? – указываю я на бочара.

– Да, – отвечает слуга.

– И он никого не видел выходящим от вас?

– Никого. Тем не менее он находился там, где вы его сейчас видите.

И тайна, дети мои, густеет, как застывающий холодец. Дело превращается в загадку закрытой комнаты. Мне доводилось иметь дело с загадками закрытых домов