Голосуйте за Берюрье! - [24]

– А потом?

– Потом было три часа утра. Думаю, что с этого момента могу считать себя вне подозрения?

– Все-таки расскажите, – настаиваю я.

– Мы отправились в гостиницу недалеко от площади Этуаль. Я вам дам точный адрес.

– Хорошо. Все! Можете идти к жене и успокоить ее.

С недовольным видом он выходит из комнаты и сильно хлопает дверью, чтобы дать мне понять, что он обо мне думает.

– Мне не нравится этот хлыщ, – заявляет Морбле. – Клянусь своей пенсией, что это его рук дело. Зря вы тут разговорчики ведете, теряете время, приятель. А вот с помощью паяльной лампы... ну, вы бы потратились слегка на бензин, зато сэкономили бы на слюне.

– Эй вы, «гестапо», помолчите! – громыхаю я.

И тут же перехожу к допросу толстой Августины.

– А вы, заинька? Расскажите, как вы провели вечер?

Служанке мое обращение нравится как устрице морская вода. Затем ее довольная улыбка гаснет.

– Я пошла спать! – говорит она.

– Одна? – бросает Берю.

– Как вам не совестно, бесстыдник, что вы себе думаете? – протестует Августина. – Я девушка честная и не сплю с мужчинами у своих хозяев!

– Вы ничего не слышали?

– Совсем ничего.

– Даже приезд вашего хозяина и инспекторов, которые его... (чуть не сказал, «которые его охраняли»), которые его сопровождали?

– Да, я смутно слышала шум машины и стук дверцы, но это было сквозь сон.

– Значит, ничего существенного сказать не можете?

– Ничего.

– Сегодня утром вы встали как обычно?

– Да, я приготовила завтрак для хозяина. Когда кофе был готов, я пошла его звать. Ответа не было. Я открыла дверь: комната была пуста. Я испугалась и побежала за полицейским.

– Вы не спускались в гараж?

– Нет. Зачем бы я туда спускалась?

– Пока все. Спасибо!

Мы покидаем третий дом с преступлением. Морбле, который находится под хорошим газом, заносит, и он валится на лужайку. И добрый самаритянин Берю поднимает своего друга на ноги и отряхивает его костюм, наставительно говоря:

– Ну что ты, Пополь, честное слово, уже даже литра не держишь?

– Это тот нашатырный спирт меня подвел, – оправдывается Морбле.

– Но это был не нашатырь, это был кальвадос! – возражает Берю.

– А я тебе говорю, что это был нашатырь, я по вкусу определил.

Берю, который пришел в себя, усаживает своего приятеля в машину, советуя ему проспаться. Потом он возвращается ко мне в гараж, где я приступаю к повторному осмотру. Добиваясь, чтобы я простил ему утреннюю пьянку, Берю вовсю подлизывается. Он задает вопросы, касающиеся орудия преступления... Когда я сообщаю, что речь идет о кирпиче, он хмурит свои мощные брови:

– Ты ничего не замечаешь, Сан-А?

– О чем ты?

– Стены гаража сделаны из кирпича.

– Ну и что?

– А может, он сам ударился башкой о стену и вырубился...

– Он умер, и сам ухитрился выключить свет?

Но моя ирония не нарушает убежденности Ужасного.

– Плакаты были здесь? – спрашивает он, указывая на сверток, лежащий на полу.

– Похоже, что да.

– А до этого они находились в машине?

– Да, sir30!

Верзила погружается в пучины плодотворных размышлений.

– Думаю, что я все понял, приятель. Забавно, как добрый стакан белого вина с утра в придачу к хорошо сдобренному алкоголем кофе приводит мозги в боевую готовность!

– Давай рассказывай! – приказываю я.

– Значит, так. Ляндоффе въезжает в гараж после того, как Мартине открыл ворота и включил свет. Правильно?

– Именно так...

– Ладно. Мартине закрывает за ним ворота. В это время Ляндоффе ставит машину на место, оборачивается, берет сверток с плакатами и бросает его через опущенное стекло из машины.

– И что дальше?

– Сверток длинный. Он ударяется о стену, нажимает на выключатель, и свет в гараже гаснет. Можешь это проверить, парень. Выключатель находится как раз над свертком.

– Правильно. Дальше.

– Дальше Ляндоффе на ощупь выходит из машины, чтобы включить свет. Он плохо рассчитывает движение и ударяется головой о кирпичную стену. От этого он теряет сознание, и его нос оказывается возле выхлопной трубы. Ничего себе амбразия!

– Амброзия, невежда!

– Пусть будет амброзия, если ты так хочешь. Господин несостоявшийся депутат вдыхает ее, и на этот раз – на вечные времена...

Наступает тишина. Он чешет макушку, проводя рукой между тульей и лентой шляпы.

– Что думает об этом большой начальник?

– Все, что ты мне сказал, представляется мне правдоподобным, Толстуша. Выходит, это всего лишь несчастный случай?

– Конечно, выходит! – ликует Верзила. – А для нас одним Преступлением меньше, и это уже хорошо, не так ли?

– Меня беспокоит одна мелочь.

– И что же это-с?

– То, что Ляндоффе не выключил двигатель, когда заехал в гараж. Представь себе, вот человек приехал. Приехал! К тому же еще и разгрузился. И. все это делает, не выключая двигатель! Это меня удивляет, Берю!

– Ну и пусть удивляет, только не выводи меня из себя! – ворчит Король мудаков. – Я прихожу сюда, помогаю тебе разобраться. Я проделываю «восьмерки» мозгами, чтобы вывести из затруднения моего хренового комиссара, а он вместо благодарности не находит ничего лучшего как сказать, что он удивляется!

Он берет меня за руку.

– Хочешь, я скажу тебе как мужчина мужчине?

– Попробуй, мой козлик, я согласен.

– В этот раз – это несчастный случай.

– Откуда такая уверенность?