Голосуйте за Берюрье! - [14]

Я вхожу и спрашиваю господина Беколомба. Дама с белыми волосами, запертая в кассе, указывает мне на длинного и худого типа, который под серым халатом носит белую рубашку и черный галстук, кроме того, полагаю, еще и брюки, но, поскольку халат свисает до самых щиколоток, я не могу этого утверждать категорически Я своего рода святой Фома-неверующий, верю лишь в то, что вижу.

У парня лицо похоже на полумесяц, верх которого покрыт тремя сантиметрами волос, подстриженных ежиком, а низ украшен маленькой кисточкой рыжеватой щетины.

– Господин Беколомб?

– Собственной персоной, – отвечает он голосом, напоминающим овощерезку, через которую пропускают морковь

«И это все», – думаю я с тем критическим чутьем, которое, как вам хорошо известно, мне присуще и которое позволяет мне оценивать моих современников с первого взгляда.

– Комиссар Сан-Антонио.

Он хмурит то место, где положено быть бровям, ибо я забыл вам сообщить, что у него их нет.

– Ах вот как?

– Вам не приходилось встречаться ни с одним полицейским с момента убийства Монфеаля?

– Нет.

Хорошо сделали, что заменили Конружа.

– Вы заходили вчера утром к Монфеалям?

– Да.

У него впалые щеки и длинный нос, который буквально нависает в форме кропильницы над верхней губой.

Коллеги и хозяева Беколомба поглядывают на нас украдкой из-за прилавков. Они не понимают, что происходит.

– В котором часу это было?

– За несколько минут до половины девятого, – И объясняет: – Моя работа в магазине начинается в половине девятого.

– Вы видели Монфеаля?

– Нет, он был в ванной, как сказала мне его горничная.

– Одним словом, вы видели только ее?

Он сжимает ноздри, что является подвигом, ибо крылья его носа и так сжаты.

– Да.

– Вы ей вручили документы?

– Да.

– Что за документы?

– Они касались предвыборной кампании, – сухо отвечает торговец нафталином

– Вы задержались в доме вашего кандидата?

– Вовсе нет. Этот визит длился всего лишь минуту, к тому же я спешил.

– Вы никого не видели у Монфеалей?

– Только горничную.

– А на лестнице?

– Консьержку внизу, которая мыла коридор...

– Это все?

– Все!

– Секция вашей группировки собирается выдвигать нового кандидата?

– Решение еще не принято, но, думаю, это будет сделано. Нет никаких оснований, чтобы это не было сделано. Поступки какого-то сумасшедшего не должны нарушать стабильность...

Я уже на улице. Я чихаю двенадцать раз, потому что, видимо, у меня аллергия к одному из их товаров, если не к самому Беколомбу.

Уже десять часов. За время моих визитов погода несколько улучшилась, и робкое солнце бродит над колокольнями.

Я замечаю небольшое симпатичное бистро. Это именно то провинциальное кафе, где имеются круглые мраморные столики на одной ножке, навощенные деревянные панели и оловянная стойка. Похоже, я начинаю изображать из себя Мэгре. Я вхожу и заказываю большой черный кофе. Меня обслуживает сам хозяин. Под жилетом у него ночная рубашка, на голове – каскетка.

Я помешиваю кофе и подытоживаю сделанное за утро. Два кандидата с отчетливо противоположными взглядами были убиты дома при крайне загадочных обстоятельствах. В обоих случаях убийца действовал с неслыханной дерзостью, и в обоих случаях он воспользовался невероятным стечением обстоятельств, которые позволили ему перемещаться незамеченным в доме у своих жертв, в то время как те находились в кругу своих домочадцев. Я позволяю себе усомниться в загадочности первого убийства, ибо исчезновение садовника дает мне повод думать, что он что-то видел.

Я отпиваю два глотка и задаю себе the question16: «Не является ли оно, дорогой Сан-Антонио, делом рук сумасшедшего?» Привлеченное этим вопросом подсознание Сан-Антонио берет себя за руку и уводит гулять по извилистым тропинкам размышлений. Возвратившись с прогулки, оно мне нашептывает: «Нет, Сан-Антонио, я этого не думаю или, скорее, я этого не чувствую».

– А почему ты этого не чувствуешь, Сан-Антонио?

– Послушай, Сан-Антонио, я попытаюсь тебе ответить: сумасшедший действует открыто. Ему плевать, видят его или нет; наоборот, он любит работать на публику. Этих кандидатов он прикончил бы прямо на собрании или на улице.

– Так каковы же твои выводы, Сан-Антонио?

– Мои выводы таковы: не морочь мне одно место со своими дурацкими вопросами, мой дорогой Сан-Антонио! Продолжай расчищать себе дорогу сам, а там будет видно...

– Спасибо, Сан-Антонио, твои советы хороши!"

Я допиваю кофе и прошу хозяина подать счет. Он подходит, скребя пятерней в паху, говорит, что я ему должен тридцать сантимов, и спрашивает, не журналист ли я?

– Почему? – удивляюсь я.

– Просто так, я нахожу, что вы на них похожи.

– Десять из десяти, патрон! Из вас бы вышел хороший сыщик.

Он недовольно качает головой.

– Это плохо сказалось бы на моей простате! Я – сыщик?!

Он закатывает рукав и показывает мне роскошную татуировку в жанре гризайля XVIII века. На ней изображены развалины Рима. Но вместо латинской надписи можно различить извилисто проступающую сквозь рисунок фразу, имеющую очень отдаленное отношение к архитектуре: «Смерть легавым!»

– Видите, – произносит хозяин. – Бывший солдат Африканского корпуса! Татауйи, Тонкин и многие другие города! Все легавые – педики! У вас другое мнение? Вам же приходится с ними якшаться?