Голоса Варшавского гетто. Мы пишем нашу историю - [48]

Ко второй категории относятся те, кого омыли дома; большинство из них завернуто в погребальные пелены из белых простыней, мужчины – в талиты. Их укладывают на носилки для трупов: во дворе шагу нельзя ступить, чтобы на них не наткнуться. Возле носилок плачут скорбящие, дожидаются своей очереди, а заодно и сторожат умерших от воров: не доглядишь – мигом утянут талит. Эти две категории хоронят в отдельных могилах. Таким покойникам устраивают достойные похороны: в наше время это великая привилегия.

Третья категория – жертвы голода и болезней, многие подобраны на улицах гетто: это и те, кто скончался не дома, кто умер в больнице, кто околел от голода где-нибудь на чердаке, словом, порождения бедности и нищеты – некому за них похлопотать, некому похоронить их в отдельной могиле. Трупы такого рода сваливают в гигантские, глубокие общие могилы – голыми, необмытыми, без очищения. Для этой «элиты» не устраивают персональные похороны. Их хоронят всех разом. В бывших кладбищенских конюшнях оборудовали мертвецкую. Трупы сваливают там друг на друга, точно падаль. В унизительных для человеческого достоинства позах, которые вдобавок едва не ломают тело. От такого зрелища захватывает дух. И это человек, и этим кончается его жизнь? Даже мерзость живых отличается от мерзости мертвых. Мерзость в движении не так омерзительна; истинная мерзость раскрывается в неподвижности. В ней обнажается ничтожность и слабость человека.

Смерть такого рода за день уносит жизни десятков и десятков. Их сваливают в бывшей конюшне, точно навоз, и могильщики дожидаются, когда покойников наберется достаточно: лишь тогда их закопают. Над новым кладбищем, прилегающим к левой части старого, за конюшнями, занимается заря. Гигантская квадратная могила, метров пятьдесят в длину и столько же в ширину, в глубину – десять метров. Трупы стаскивают в могилу по деревянной лестнице, прислоненной к краю ямы, и присыпают землей, но слой ее так тонок, что не прикрывает их, руки-ноги торчат наружу. Впрочем, недолго: наутро приносят новые трупы, спускают в яму и «хоронят» тем же манером. Ряд за рядом, слой за слоем. Не стоит опасаться, что мертвые братья затеют свару. Боже упаси! Они жили во мраке, они встретили смерть во мраке, и во мраке их «погребли»[121]. Никто не знает, где их могила.

Но настанет день, когда еврейский народ воздвигнет памятник над этой братской могилой.

22 марта 1942 года

Мир осияла весна, а наши небеса затянуты тучами. Настал недобрый час, какого мы не ведали пока даже при нацистах. Чудо из чудес, пагубные законы присмирели, однако нас поджидает беда хуже любого закона. Она еще не пришла, но мы ощущаем ее приближение и разумом, и сердцем. Эхо ее шагов уже звучит у нас в ушах. Не обманываемся ли мы?

Страшные, грозные слухи шепотом передают из уст в уста – в том или ином виде, в зависимости от настроения говорящего. Мы чувствуем, как что-то чуждое, деспотическое и ужасное занесло над нами меч, но все приготовления совершаются у нас за спиной, и мы следим за действиями наших убийц не глазами, а лишь мысленным взором. Надеюсь, я заблуждаюсь, но не могу не записать эти слухи:

Слух первый. В Люблине прошла депортация, почти сотню тысяч евреев посадили в пломбированные вагоны, запечатанные нацистской печатью, и под конвоем нацистов отправили… куда? Никто не знает. Так погибла еврейская община Люблина: ее стерли с лица земли. Доказательство: люди пытались дозвониться в тамошний юденрат, но им отказали, поскольку «такого еврейского учреждения в Люблине не существует». Тогда позвонили люблинскому знакомому, и он ответил лишь: «Мы с женой живы!»

Ясно, что наших люблинских братьев постигла беда. Но какая и в какой степени, неизвестно.

Слух второй. В Ровно истребили всю еврейскую общину. Не осталось ни единой живой души. Почему, из-за чего? Никто не знает. Кто-то выдвинул небезосновательное предположение, что тем самым выполнили указ фюрера – уничтожить европейских евреев. Повторюсь: нет дыма без огня! На долю ровненских евреев выпали страшные испытания. Но кто поспешит сказать нам, какие?

Слух третий. Странный, непостижимый, но от нацистов можно ждать и не такого. Дело было в Здуньска-Воле. Нацисты отомстили евреям за десять сынов Амана, которые были повешены[122]. Созвали юденрат и велели составить список из десяти членов общины, которых надлежит повесить в отместку за десятерых сынов Амана. А если не составят, сами займут их место. Список был составлен, и десять евреев повесили.

Можно ли в это поверить? Есть аргументы и за, и против. Но в одном можно быть уверенными: это вполне вероятно! Ведь мы имеем дело с нацистами!

23 марта 1942 года

От слухов перейду к фактам. Здесь наши муки предстанут во всем своем ужасе. Известно, что Лицманштадт (бывшую Лодзь) с особым усердием очистили от «скверны», так что теперь город имеет тот же законный статус, что и Рейх, куда евреям запрещено ступать, а касательно людей низшей расы, то бишь поляков и евреев, здесь действуют особые законы. Поляков тоже лишили гражданских прав, однако тяготы их не столь велики, нацисты все-таки признают их гражданами, пусть и второго сорта. Не то евреи: их лишили не только гражданства, но и вообще всех сопутствующих прав. Отныне закон не только не защищает их жизнь и имущество, но и в буквальном смысле поощряет расправиться с ними, отобрать у них нажитое. Крайняя мера, которая позволяет лишить евреев имущества, ввергнуть их в нищету, – депортация. Необходимо знать, что депортации при нацистах отличаются от изгнаний и ссылок, о которых мы читали в книгах по еврейской истории: такой жестокости не ведали даже при царском режиме. Тогда евреям, которых собирались отправить в изгнание, говорили: «Отдай мне свою душу, а имущество оставь себе, а если ценишь душу – так бери и ее, и имущество, и убирайся отсюда». Нацисты же повторяют: «Забери свою душу, а имущество отдай мне».