Голоса Варшавского гетто. Мы пишем нашу историю - [50]

Вот по этой причине их и обрекли на изгнание. Это их наказание. Доктрина нацизма и ее жестокие последствия уже неприемлемы для немцев, внушают им отвращение. Эта доктрина требует подкрепления в соответствии с принципом «Да свершится правосудие!» При малейшем подозрении в осквернении нацизма приходится действовать по всей строгости закона. А потому – выгнать полукровок!

Но их дети, третье поколение христиан, и жены остались в Германии. Потому что их мучить несправедливо. Здесь нацисты действуют следующим образом: левой рукой отталкивают, а правой притягивают. Еврейскую кровь гонят прочь. А немецкую кровь встречают с приязнью и почестями.

Да, прав был Гейне: «Еврейство – не религия, а несчастье» – несчастье для поколений.

17 апреля 1942 года

Мы с трепетом узнали о случившемся в Люблине. Спасая свои жизни, малая толика евреев бежала из этого города убийц и очутилась в варшавском гетто. От их рассказов кровь стынет в жилах. Еще до их появления ходили пугающие слухи, но кто в них верил? Мы полагали, что источники слухов не заслуживают доверия. Без газет, когда все новости передают исключительно из уст в уста, каждый слух непременно преувеличивают. Мы знаем это по опыту – но теперь явились свидетели, те, кого собирались вывезти из штетла. В варшавском гетто есть колония люблинцев. Она пригласила беженцев в гости, и те сделали доклад на тайном собрании, организованном для обсуждения способов их спасти. То, о чем они рассказали, настолько чудовищно и ужасно, что мы было заподозрили: они явно преувеличивают. Не верится, чтобы люди, созданные по образу и подобию Божию, были способны на такие злодейства.

Так или иначе, правда то, что действительность превосходит воображение. Еврейский Люблин, город писателей и мудрецов, средоточие благочестия и изучения Торы, целиком и полностью уничтожен. Оттуда депортировали всю сорокатысячную еврейскую общину. Ее синагоги, ешивы, учреждения стерли с лица земли. Ее богатства конфисковали, и сыновья ее отправились в изгнание нагими, как в первый день жизни. После того как вышел закон и депортировали сорок тысяч евреев, в городе осталось еще около десяти тысяч. Когда утих их первый гнев, они уверились, что Люблин теперь «тихая гавань». Что их больше не тронут. Но их вновь постигло разочарование. Через несколько дней вышел новый указ: Люблин должен стать Judenrein, и оставшиеся евреи испили эту чашу до дна. Теперь в городе [пропуск в оригинале] не осталось и следа евреев. Стены ешивы забрызганы кровью невинных. Юденрат распустили, лишили всех прав. Пять его членов остались, чтобы направлять убийц в процессе ликвидации общины. «Вас расстреляют последними!» – заверил их нацист. Никто не ждал такого ужасного несчастья!

[…] Указ о депортации застиг люблинских евреев врасплох, поскольку городские власти особо не притесняли еврейское население. Учение нацистов не признает равенства, хорошо это или нет. Его принцип – от каждого по способностям. Местный начальник всесилен, и его слово оказывается решающим в каждом вопросе. Случилось так, что глава Люблина и его советники относились к тамошним евреям довольно мягко. Скорее всего, им было выгодно закрывать на всё глаза. Евреи занимались торговлей, работали на производстве (насколько позволяли условия): нацистские хозяева их словно не замечали. По сравнению с Варшавой и Ченстоховой Люблин был для евреев «райским садом».

Но удача отвернулась от люблинских евреев: в город с визитом нагрянул палач Гиммлер. С этого визита начались их несчастья – палач заявил: «В этом городе слишком много евреев!» Вдобавок в Люблине разразилась эпидемия тифа, причем больше всего заболевших оказалось там, где обитают нацисты. Тиф не знает границ, и от него никому не спастись. Главный палач вообразил, что «арийскому» населению угрожает серьезная опасность.

А значит – депортация! И опять – под предлогом мести за кровь немцев, пролившуюся по вине евреев Советского Союза и Америки, призывавших к войне с нацистами. Указ главного убийцы опубликовали, и власти принялись уничтожать еврейское население.

Первым делом убийцы ворвались в больницы и расправились с умирающими – якобы без них изгнанникам будет проще уехать. Потом прошлись по домам и убили стариков и старух: ставили в ряд и палили по ним, как по мишеням. Истребили всех до единого. Якобы и без них изгнанникам будет легче. Потом перебили детей и младенцев, сирот, которых приютила еврейская община (их родители уже пали от рук убийц). После всех этих «облегчений» настала массовая депортация и массовые же убийства. Когда начались все эти гонения, евреи стали прятаться. На них открыли охоту. Новая напасть обрушилась на люблинских евреев. Те, кто бежал или спрятался, рассчитывали последовать совету пророка «укройся на мгновение, доколе не пройдет гнев» [Ис. 26:20]. Быть может, их минует эта кара! Быть может, хранитель Израиля смилуется над ними! Но убийцы обнаружили их укрытия, и всех, кто там прятался, предали мечу. Некоторые задохнулись в этих лишенных воздуха дырах, поскольку изнутри двери не открыть, а снаружи их открыть было некому: все домашние или в бегах, или арестованы, или депортированы.