Голоса Варшавского гетто. Мы пишем нашу историю - [17]

Мы понимали, что, если работа поручается сразу нескольким авторам, не так-то просто получить результат, и ввели принцип: каждый автор обязан предоставить источники, которые ему удалось собрать в процессе работы, например анкетные данные подростков, чьи истории должны были послужить основой для очерка о молодежи гетто. Таким образом накапливался интересный материал из самых разных областей нашей жизни во время войны.

В ходе работы значительно обогатились наши представления о том, как следует браться за подобные проекты. Многим авторам уже удалось существенно продвинуться в ходе работы, но, когда два с половиной года [плана] грозили превратиться в три, на головы варшавских евреев обрушилась новая напасть, и эта напасть стоила нам трехсот тысяч жертв – [великая] депортация.

Работа «О[йнег] Ш[абес]» оказалась нарушена, а с нею рухнула и вся наша общественная и экономическая жизнь. В те трагические дни лишь немногие из наших товарищей не отложили перо и продолжали описывать творящееся в Варшаве. Но сотрудники «О[йнег] Ш[абес]» слишком дорожили нашим святым делом, и общественное значение архива было слишком велико, чтобы его забросить. Мы начали реконструировать период депортации, собирать материалы о Треблинке – месте массового истребления европейских евреев. На основе рассказов тех, кто возвращался из лагерей, мы пытались нарисовать картину того, что довелось пережить в период депортации евреям из провинциальных городов. На момент написания этих строк работа идет полным ходом. И если у нас останется время, мы позаботимся о том, чтобы ни один важный факт о жизни евреев во время войны не остался скрытым от мира.

В «О[йнег] Ш[абес]» два типа сотрудников: те, кто посвящает архиву все свое время и силы, и те, кто однажды написал, как жил в родном городе или местечке, и после этого прекратил всякую связь с «О[йнег] Ш[абес]». Все сотрудники понимали значимость нашей работы. Все осознавали, как важно оставить будущим поколениям описание трагедии польских евреев. Некоторые также надеялись, что, собрав рассказы очевидцев, мы сможем сообщить миру о зверствах нацистов по отношению к еврейскому населению. Кое-кто из тех, кто взялся за один-единственный отчет, в итоге так проникся нашими идеями, что решил продолжить сотрудничество с архивом.

Из нескольких десятков постоянных сотрудников большинство – интеллигенты-самоучки, преимущественно из пролетарских партий. Мы сознательно решили не привлекать к работе профессиональных журналистов, поскольку не хотели, чтобы они подавали материалы в духе газетных сенсаций. Мы стремились к тому, чтобы о происходившем в каждом городке, о том, что пережил каждый еврей (а во время такой войны каждый еврей – целый мир), рассказали как можно достовернее и проще. Каждое лишнее слово, любое литературное преувеличение или стилистическое украшение царапало нам слух и вызывало наш гнев. Жизнь евреев во время войны настолько трагична, что нет никакой необходимости сгущать краски. А во-вторых, нам хотелось сохранить работу в секрете: как всем известно, основной недостаток журналистов заключается в том, что они не умеют хранить секреты. Со временем мы бы, скорее всего, привлекли к работе кое-кого из способных журналистов, но они, к сожалению, искали общения с осведомителем гестапо [Авраамом] Ганцвайхом[50] – и хотя общение это не было «профессиональным», все-таки иметь дело с этими журналистами не представлялось возможным.

Те же, кто написал для нас один-единственный очерк, были обычные люди, прожившие всю жизнь в родных местечках. Прибыв в Варшаву в числе 150 000 беженцев, они приводили земляков в так называемые ландсманшафтн[51] под эгидой центра для беженцев Еврейского общества взаимопомощи. Днем эти делегаты ландсманшафтн трудились, не покладая рук, в комитете, раздавали хлеб или как-то иначе помогали собратьям, а вечером, согласно нашему плану, писали историю своего городка или пересказывали ее сотрудникам архива, а те записывали. Изнурительная работа. Гетто было ужасно перенаселено, беженцы ютились в неописуемых условиях. Разумеется, сохранять наше дело в секрете им в таком положении было непросто. Ночи зимой стояли холодные, в прошлую зиму в большинстве еврейских домов в гетто вовсе не было электричества. Поэтому работа над записями для архива была неизбежно сопряжена с трудностями и риском, а ведь над хроникой целого городка приходилось трудиться много недель, если не месяцев. Стоило больших усилий внушить моим соратникам, что все эти препятствия не должны отвлекать их от работы. Для полноты картины добавлю, что в начале работы помощники архива опасались, как бы о них не пронюхали осведомители гестапо. Не одну рукопись, предназначавшуюся для «О[йнег] Ш[абес]», уничтожили из-за обысков у соседей по дому.

Как мы уже упоминали, наши сотрудники были преимущественно [самые] обычные люди. Попадались среди них и личности одаренные, мы побуждали их заняться литературным творчеством. Если бы эти люди не скончались от голода или болезней, не угодили в жернова депортации, мы бы обрели новых талантливых писателей. И в тот жанр, которым мы [евреи Восточной Европы] прежде пренебрегали, а именно мемуаристику, хлынули бы свежие творческие силы. Большинство наших сотрудников страдали от голода среди бессердечных к своим собратьям столичных евреев, и «О[йнег] Ш[абес]» приходилось о них заботиться. Мы убеждали общественные учреждения выдавать им продуктовые пайки.