Голос солдата - [78]
Пока осколки немецкого снаряда не вонзились в мое тело, я совершенно четко представлял наш с Митькой приезд в Одессу, Воображение рисовало мне, как мы вдвоем ходим по прямым, похожим на натянутые струны, улицам, обсаженным шеренгами каштанов, акаций, кленов, как по-одесски щедро я буду одарять друга нашими театрами: оперным, русским, украинским, опереттой. Он ведь в жизни не бывал в театре… Мы побывали бы на Приморском бульваре, полюбовались бы колоннадой здания обкома партии, памятником Пушкину «от благодарных жителей Одессы», трофейным орудием на низеньком постаменте, снятым с французского корабля во время Крымской войны, Потемкинской лестницей, памятником Дюку, проехались бы на фуникулере.
Теперь мечтать обо всем приходилось иначе. Хорошо еще, что я вообще мог мечтать. Мы с Митькой оба это понимали и поэтому, наверное, молчали, сидя у стола. Все ближе и ближе был день возвращения на родину, а мы пока совершенно не представляли себе, что нас там ожидает.
В палату несколько раз входила Томочка, изумленно смотрела на нас и опять исчезала за дверью. Как ей, здоровой и красивой, было понять, что за мысли не дают нам покоя?
— Слушай, Дмитрий! — не выдержала наконец Томочка. — Первый час ночи. Не пора ли тебе прощаться?
Митька ушел. Вместе с ним выскользнула из палаты и Томочка. Надо было запереть за поздним гостем дверь корпуса. Через минуту-другую она возвратилась. Я еще сидел у стола, пытался вчитаться в «Американскую трагедию». Томочка, ни слова не говоря, забрала книгу и негромко, чтобы не разбудить моих соседей, приказала:
— А ну-ка марш спать! — взяла меня под руку, довела до кровати, помогла улечься и прошептала таинственно: — Обойду палаты, проверю, все ли угомонились, и приду. Жди, я скоро.
Я вслушивался в тишину, ожидая, когда возникнут легкие звуки Томочкиных шагов. Как-то странно она вела себя сегодня со мной. Зачем приказала ждать? Для чего ждать? И почему так таинственно шептала мне об этом? Я ничего не понимал, но был взволнован и изнемогал от нетерпения. А в госпитале было тихо-тихо. Только за открытым окном шелестела листва…
Дверь скрипнула дважды — открываясь и закрываясь. Как будто из ниоткуда возникла Томочка. Присела на кровать, наклонилась надо мной, и я внезапно ощутил губами ее губы. Это был очень долгий поцелуи. Я прямо-таки задохнулся.
— Подвинься, — шепнула Томочка.
…Когда она потом встала, надела халат и подпоясала его, я смотрел на нее, не понимая, вижу ли живого человека, или все это галлюцинация. Томочка для того, наверное, чтобы вернуть меня в действительность, провела бархатной ладошкой по моей щеке и шепнула:
— Спи.
— Неужели ты любишь меня? — спросил я шепотом.
— А то как же?..
— Значит, мы теперь — муж и жена?
— Это — нет. Какая я жена? Пойду я, Славик. На дежурстве все же. Мало ли что? Спи, милый, спи.
18
Помню Митьку прежнего, «легкого на ногу», исполнительного, услужливого, умелого в любом деле. У него и походка тогда была легкая, летящая. А после ранения он двигался осторожно, ходил бочком, боясь удариться правым плечом. Глядя на него сегодня, трудно поверить, что он совсем недавно был таким ловким, таким подвижным и работящим.
Когда Митька чуть ли не бегом влетел в нашу палату, я в первый момент не узнал его. Но он был чересчур возбужден, чтобы обратить внимание на то, как я на него смотрю. Он уселся на свободную кровать по соседству с моей и без предисловий заговорил о письме из дому. Андрюху, Митькиного брата-инвалида, писали из дому, женили на какой-то соседке, куме, овдовевшей в сорок третьем. Трое деток, правда, у нее.
— Вишь, как повернулось-то! — ликовал Митька. — Выходит, главное дело — живым остаться. Покуда живой человек, у него еще все может образоваться. Теперь бы мне тебя, Славка, женить на хорошей девке, и — порядок!
Вообще-то не любил я разговоров на эту тему. Но сегодня мне ничем нельзя было испортить настроения. Меня даже почему-то рассмешили Митькины слова. Он, само собой разумеется, моментально учуял во мне какую-то перемену и не отстал, пока я не открыл ему нашу с Томочкой тайну. После этого Митька учинил мне допрос. Выяснив интересующие его подробности, подмигнул удовлетворенно и толкнул меня плечом. — Вот и на твоей улице праздник! — сказал и добавил восхищенно: — Сильна девка! Вот бы кого тебе в жены.
— Не пойдет она.
— Это верно — она не пойдет. Хотя — жалко…
— Мало ли о чем нам приходится жалеть?
Митька весь день со мной не расставался. Наставлял, как надо вести себя с Томочкой. Нельзя, тоном бывалого человека поучал он, в таком деле выказывать нетерпение или, допустим, откровенность. Самое разумное — держаться так, вроде мне все равно, охота Томочке «пригреть» меня или нет охоты.
— Надо, чтоб она к тебе сердцем присохла. Я-то знаю, женщина, ежели полюбит, ни на что не поглядит. Получилось бы у тебя с Томкой — с моей души знаешь какой камень свалился бы. Поглядел бы я тогда на пигалицу Галку…
Он все-таки испортил мне настроение. Зачем о Гале вспомнил? Ни в чем я перед ней не провинился. А все-таки совесть была как будто нечиста. Как в глаза ей посмотрю, если Галя узнает о моем грехопадении? А она ведь обязательно узнает…
Медаль «За взятие Будапешта» учреждена 9 июня 1945 года. При сражении за Будапешт, столицу Венгрии, советские войска совершили сложный манёвр — окружили город, в котором находилась огромная гитлеровская группировка, уничтожили её и окончательно освободили венгерский народ от фашистского гнёта.
Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)
Лев Львович Регельсон – фигура в некотором смысле легендарная вот в каком отношении. Его книга «Трагедия Русской церкви», впервые вышедшая в середине 70-х годов XX века, долго оставалась главным источником знаний всех православных в России об их собственной истории в 20–30-е годы. Книга «Трагедия Русской церкви» охватывает период как раз с революции и до конца Второй мировой войны, когда Русская православная церковь была приближена к сталинскому престолу.
Пролетариат России, под руководством большевистской партии, во главе с ее гениальным вождем великим Лениным в октябре 1917 года совершил героический подвиг, освободив от эксплуатации и гнета капитала весь многонациональный народ нашей Родины. Взоры трудящихся устремляются к героической эпопее Октябрьской революции, к славным делам ее участников.Наряду с документами, ценным историческим материалом являются воспоминания старых большевиков. Они раскрывают конкретные, очень важные детали прошлого, наполняют нашу историческую литературу горячим дыханием эпохи, духом живой жизни, способствуют более обстоятельному и глубокому изучению героической борьбы Коммунистической партии за интересы народа.В настоящий сборник вошли воспоминания активных участников Октябрьского вооруженного восстания в Петрограде.
Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.
В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.
В предлагаемой вниманию читателей книге собраны очерки и краткие биографические справки о писателях, связанных своим рождением, жизнью или отдельными произведениями с дореволюционным и советским Зауральем.