Голос солдата - [73]

Шрифт
Интервал

Само собой разумеется, Сахновский угадывал это и смотрел на меня как на лютого врага. Высосав до дна бутылку цуйки, он швырял ее в меня. Но судьба была ко мне благосклонна — морфинист ни разу не попал в цель…


Галя накормила меня завтраком, собрала грязную посуду, развернула на столе «Комсомольскую правду» и ушла по своим делам. Я начал читать статью Льва Кассиля о футболистах московского «Динамо», победивших знаменитый «Арсенал» из Лондона. Отчет о футбольном мачте напомнил довоенные времена, когда я не пропускал ни одной игры, вел таблицу чемпионата страны и «болел», само собой разумеется, за одесситов…

— Де мои диты? — подал голос новый мой сосед Семенюк, пожилой усатый черепник. — Пустить мене до дитей…

Красные, как у кролика, глаза Семенюка были полны слез, усы, седовато-черные, обвисли, лицо, широкое, морщинистое и густо поросшее черными волосами, исказила плаксивая гримаса.

— Позвать сестру? — спросил я.

— До дитей хо́чу! — заявил он решительно и опять заплакал: — Де мои диты?.. Нехай мене пустять до дитей… Чуешь?!

В палату вошла Любовь Михайловна в сопровождении Гали. Сестра привычно улыбнулась мне и сделала повелительный знак головой: оставь газету, иди на место! Путь от стола до кровати я уже преодолевал самостоятельно и довольно легко. И все-таки Галя взяла меня под руку и довела до кровати.

Любовь Михайловна увидела слезы на лице Семенюка и подошла к нему. Взяла за руку, заглянула в глаза:

— Семенюк, что случилось? Почему вы плачете?

— Пустить мене до дитей, чуете? Пустить, чи вы не люди?

— Скоро поедете к детям, Семенюк. Вот закончим вас лечить, и поедете домой, к детям. Теперь уже скоро.

— Де мои диты? Де мои диты?.. — Он опять заплакал.

— Дома, очевидно, ваши дети, — сказала Любовь Михайловна и кивнула Гале. Сестра сняла с Семенюка нательную рубаху. Капитан Тульчина вооружилась инструментами, начала постукивать молоточком по коленям и локтям раненого, приговаривая: — Спокойно, Семенюк, спокойно…

Потом, как и всегда в таких случаях, начала царапать заостренным концом молоточка кожу на груди и животе Семенюка. Тот ежился и, смеясь, отталкивал руку врача:

— Лоскотно, ой, лоскотно…

— Спокойно, Семенюк, спокойно.

— Диты!.. Де мои диты?..

Из-за этого Семенюка я ночью не мог уснуть. Кто виноват в том, что с нами случилось? Один он, страшный преступник, или их тысячи? Отчего так слепы и легкомысленны люди? Отчего они так быстро забывают, что приносят им войны? Отчего они не расстреливают, не вешают, не сжигают на кострах (это достается на долю других) тех, кто затевает войны? Наоборот, их провозглашают героями на века. Им ставят памятники, воздвигают величественные гробницы. Всем этим Александрам Македонским, Тамерланам, Чингисханам, Наполеонам… Неужели и Гитлера когда-нибудь начнут восхвалять? Неужели забудут «тю-тю», «гроб с музыкой» Яши Кудряшова и «дитей» Семенюка?..

Около моей кровати скрипнула половица. Я повернул голову. Увидел Томочку. Она, наверное, стояла надо мной несколько минут, чего-то ожидая.

— Ты что? — спросил я шепотом.

— Не спишь? Почему ты не спишь, Славик? — Она наклонилась, и шепот ее звучал у самого моего уха. — Надо спать.

— Не могу. Все думаю вот.

— О чем же ты думаешь? — Ее глаза блестели у самого моего лица. В Томочкином шепоте угадывалась волнующая мою душу, предназначенная только мне тайна. Я ощутил это, и сердце мое сразу стало невесомым. А Томочка наклонялась еще ниже, и теплый воздух ее дыхания уже коснулся моих щек. — Тебе что-то мешает уснуть? Скажи, Славик, не стесняйся.

— Чего мне стесняться?

— Ну ладно. Пойду посмотрю, что в палатах делается.

Томочка ушла. А я так и не умерил своего возбуждения — не уснул до утра. Правда, больше не думал о Кудряшове, Семенюке и всех других, кто все еще отлеживался на госпитальных койках за границей и на родине. В ушах звучал Томочкин шепот, а перед глазами была прочно засевшая в памяти картина: скудно освещенный коридор за «вокзальной» дверью, бочка с пальмой, перила лестницы и слившиеся в долгом поцелуе две фигуры — одна в белом халате, другая в пижаме…

16

Галя увидела Славика на цементном крыльце корпуса. Он придерживался культей за стену, стоя над ступеньками — их там всего три — и норовя шагнуть вниз. Осторожно опускал парализованную ногу сверху и, не дотянувшись до первой ступеньки, поднимал ее обратно. Глаза Славика нацелились вниз и ничего больше не видели. «Упадет!» Галя одним духом примчалась к крыльцу, схватила Славика за плечо.

— Нельзя тебе одному с лестниц! — Она крепко держала его за плечо, потому что он стал вырываться. — Ты чего? Неужто не понимаешь? Нельзя! Зови меня. Я всегда помогу.

— Понимаю, все понимаю. Но знаешь, как хочется самому, без помощи! Нет, этого ты не поймешь.

— Отчего же? Да ведь помогаю тебе я. Не кто-то — я!

Он посмотрел на нее внимательно. Она угадала у него в глазах вопрос. Галя прониклась к нему жалостливой нежностью и растроганно подумала: «Нельзя мне обмануть его ни в чем».

— Не устал? — спросила Галя.

— Устал? От чего? Да я знаешь какой выносливый! Жалко, не познакомилась ты со мной до ранения.

— Жалко, — согласилась она. Они были одни на крыльце, и Галя спросила: — Славик, ты правда любишь меня?


Еще от автора Владимир Иосифович Даненбург
Чтоб всегда было солнце

Медаль «За взятие Будапешта» учреждена 9 июня 1945 года. При сражении за Будапешт, столицу Венгрии, советские войска совершили сложный манёвр — окружили город, в котором находилась огромная гитлеровская группировка, уничтожили её и окончательно освободили венгерский народ от фашистского гнёта.


Рекомендуем почитать
Рассказы о Сталине

Сборник рассказов о Иосифе Виссарионовиче Сталине, изданный в 1939 году.СОДЕРЖАНИЕД. Гогохия. На школьной скамье.В ночь на 1 января 1902 года. Рассказ старых батумских рабочих о встрече с товарищем СталинымС. Орджоникидзе. Твердокаменный большевик.К. Ворошилов. Сталин и Красная Армия.Академик Бардин. Большие горизонты.И. Тупов. В Кремле со Сталиным.А. Стаханов. Таким я его себе представляю.И. Коробов. Он прочитал мои мысли.М. Дюканов. Два дня моей жизни.Б. Иванов. Сталин хвалил нас, железнодорожников.П. Кургас. В комиссии со Сталиным.Г. Байдуков.


Дела и люди века: Отрывки из старой записной книжки, статьи и заметки. Том 1

Мартьянов Петр Кузьмич (1827–1899) — русский литератор, известный своими работами о жизни и творчестве М. Ю. Лермонтова и публикациями записок и воспоминаний в литературных журналах. «Дела и люди века» — самое полное издание записей Мартьянова. Разрозненные мемуарные материалы из «Древней и Новой России», «Исторического Вестника», «Нивы» и других журналов собраны воедино, дополнены недостающими фрагментами, логически разбиты на воспоминания о литературных встречах, политических событиях, беседах с крупнейшими деятелями эпохи.Издание 1893 года, текст приведён к современной орфографии.


Октябрьское вооруженное восстание в Петрограде

Пролетариат России, под руководством большевистской партии, во главе с ее гениальным вождем великим Лениным в октябре 1917 года совершил героический подвиг, освободив от эксплуатации и гнета капитала весь многонациональный народ нашей Родины. Взоры трудящихся устремляются к героической эпопее Октябрьской революции, к славным делам ее участников.Наряду с документами, ценным историческим материалом являются воспоминания старых большевиков. Они раскрывают конкретные, очень важные детали прошлого, наполняют нашу историческую литературу горячим дыханием эпохи, духом живой жизни, способствуют более обстоятельному и глубокому изучению героической борьбы Коммунистической партии за интересы народа.В настоящий сборник вошли воспоминания активных участников Октябрьского вооруженного восстания в Петрограде.


Николай Александрович Васильев (1880—1940)

Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.


Я твой бессменный арестант

В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.


Литературное Зауралье

В предлагаемой вниманию читателей книге собраны очерки и краткие биографические справки о писателях, связанных своим рождением, жизнью или отдельными произведениями с дореволюционным и советским Зауральем.