Голос Незримого. Том 2 - [3]

Али я теперь не та же?

Лик мой розов и румян,

Как и прежде, без румян.

Глянь, прекрасней стал он даже!

И любовь моя всё та же. —

Понапрасну час идет —

Друг ее не признает.

К ведьме вновь княжна явилась

И жалейкою хвалилась,

Обещаясь подарить,

Если час один побыть

Разрешит с ней мужу в бане,

Ту жалейку ей, Моране.

И Морана ей в ответ

«Да» – промолвила, не «нет».

А сама потом к супругу,

Чтоб не вспомнил он подругу,

С поцелуем в губы льнет:

Стали губы – алый лед.

Вот дружки – в горячей бане.

Кипяток в сребреном чане,

Вырезной полок горой,

Веник свежий и сырой…

Озаряет вечер алый

Сквозь пушистое мочало

Стан девичий – побелей,

Молодецкий – посмуглей.

То княжна стоит пред милым

И духмяным моет мылом,

И из шайки золотой

Обдает его водой.

Но Снегур, ее не чуя,

Лишь становится под струи.

И смутилася княжна,

Обняла его она

И сказала: – Милый друже!

Али сделалась я хуже?

Грудь по-прежнему полна

Без сорочки изо льна.

Тронь, еще уж стала туже!

И любовь храню я ту же. —

Понапрасну час идет —

Друг ее не признает.

К ведьме вновь княжна входила

И лампадою дивила,

Побожась расстаться с ней,

Коль одну из всех ночей

С мужем та поспать дозволит,

А потом, пускай, заколет.

И Морана, льстясь на свет,

«Да» – ей молвила в ответ.

А сама потом к супругу,

Чтоб не вспомнил он подругу,

С поцелуем в перси льнет:

Стали перси – белый лед.

Вот дружки – в опочивальне.

У стены тесовой дальней

Кипарисная кровать,

Вверх лебяжьих думок пять…

Озаряет месяц белый

Сквозь завес поголубелый

Темный снятый сарафан,

Светлый скинутый кафтан.

То княжна пооправляла

Парчевые одеяла,

Взбила пышный пуховик —

И Снегур там с ней поник,

Но лежит, не обнимая,

Сном своим подругу мая.

И заплакала княжна.

Прилегла к нему она

И сказала: – Милый! милый!

Пробудись, проснись, помилуй!

Я дала последний дар.

Не сниму с тебя я чар

И твоей не стану милой —

Утром ждет меня могила. —

Полилась ее слеза

По лицу, как бирюза,

Перси белые кропила,

Лед студеный растопила

И прожгла до сердца вдруг —

И очнулся милый друг!

Целовал княжну он нежно,

Обнимал ее прилежно,

За любовь благодарил

И с улыбкой говорил:

– Спал я долгие, знать, веки…

Но теперь раскрылись веки. —

Не напрасно ночь идет —

Друг подругу признает.

Пробудившися поране,

Молвил так Снегур Моране:

– Ты жена моя была,

Но меня ты продала

За цветок, что пахнул сладко,

За свирель да за лампадку.

А теперь моя жена —

Распрекрасная княжна,

Что давно меня любила,

За любовь свою купила.

С ней я еду в ихний край,

Ты же, глупая, прощай!

Да покуда не позвали,

Посиди с детьми в подвале,

Не твори ты людям ков! —

И замкнул на сто замков.

Как Морана разорется,

А за нею все уродцы:

– Розан тот, что был так ал,

В кадь заброшен – он завял!

Замолчала та жалейка —

Вон лежит уж под скамейкой!

А лампадка та чадит…

Так обманывать ей стыд! —

Рассердилась баба злая,

А Снегур, коней седлая,

Взял цветные удила,

А княжна дары взяла.

Вмиг они на коней сели

И, быстрее карусели,

Из страны всегдашних вьюг

Понеслись к себе, на юг.

Распустился розан алый,

И жалейка заиграла,

И лампадка вдруг зажглась,

Лишь сокрылся бор из глаз.

Вот уж речка голубая

Поздоровалася, бая.

Вот и алая заря

Поклонилася, горя.

Вот и поле золотое

Почеломкалось травою —

И в хоромах, наконец,

Обнимает их отец.

Прежде сделали венчанье,

После пир да столованье,

Весь народ кричал ура,

Пил от утра до утра.

До ночи плясали девки

И вели свои запевки.

Я была там, мед пила,

Да в рукав лишь залила.

1913

Москва

ПЕСНЬ О ЗОЛОТОЙ ОЛОНЕ

Глава I

Там, где ныне лишь обрывы

Да курган один безвестный,

Прежде жил народ чудесный,

Жили сказочные дивы —

Племя жен мужепохожих,

Что супругов знали многих,

Племя жен могучих, строгих,

Рыжекосых, златокожих.

От синеющих озерий

До синеющих полесий

Заселенные их веси

Простирались в кругозоре.

А главнейшая селитьба

В стенах с башнею дозорной

Встала на берег озерный —

Не дойти к ней, не доплыть бы!

Управляла же тем царством,

Тем огромным королевством —

Материнством, женством, девством —

С добротою, не с коварством

Дочь богини лунной Плены

Благосклонная Олона,

Чье священным мнилось лоно,

Чья краса слыла нетленной.

Трижды десять зим неполных

Прожила она на свете

И была как полдень в лете,

Как пред осенью подсолнух!

Женщин всех она свершенней, —

Молодая, золотая,

С плеч по пяты залитая

Блеском кос и украшений.

Нет цены цепям, бряцалам,

Медным, бронзовым, янтарным!

Волоса же лучезарным

Упадают покрывалом.

А собой она, Олона,

Что сама богиня Плена:

Тело белое, как пена,

Лик, как яблок, округленный…

А глаза у ней, Олоны,

Хоть смеются, а печальны,

Как зеленый вьюн венчальный,

Как хрусталь для стрел зеленый…

Круг десятый водят годы,

Год царит она десятый

Средь малиновой палаты,

Где лазоревые своды.

Девять лет она пред всеми

Шла в поход и из похода,

Чтяся матерью народа,

Проносяся в ясном шлеме.

Девять лет она над всеми

Выясняла суть закона,

Золотой зовясь Олоной,

Сидя в тонкой диадеме.

И, как это надлежало

По дивейским их обычьям,

По уставам и приличьям,

Много в брак она вступала.

Первым мужем был ей Згара.

Не рождалось дива выше! —

Мускулистый, важный, рыжий,

Плоть, что бронза, – от загара.

Был простой он, добрый ратай,

Но она блюлася в страхе,

Словно хищной росомахи, —

Бороды его косматой.

Много Плена лиц явила —

И Олона изменилась:

Объявила Згаре милость

И другого полюбила.

Стал вторым ей мужем Уго.