Голос из толпы. Дневниковые записи - [12]

Из среды студенчества надо выделить особую категорию: тех, кто раньше работал и одновременно учился в вечерней школе. Пришли в вуз в основном уже женатые. Обычно это фронтовики, члены партии.

Трудно было учиться в рабочей школе. Чтобы не свалиться, травили себя «подбадривающими» средствами. В дни экзаменов ходили с ввалившимися глазами. Ни одного экзамена без фена29 не сдавали. Сидят в школе за партой, и сон клонит головы. Чтобы не заснуть, приставляли к носу перышко ручки. Чуть что – колко! Все равно не очень помогало – спали. Волосы выдирали, чтобы было больно, чтобы не заснуть.

(Из рассказа однокурсника.)

Среди студенчества есть и свои «классы» Один «класс» – те, что в бюро, в общем, общественники. Равны им и даже выше – отличники, будущие аспиранты (это касается ребят). Последних каждый год выдвигают в комсомольское бюро, и всякий раз они отказываются: у них-де огромная работа в СНО (студенческое научное общество).

Остальные или по способностям, или по характеру – скромные, замкнутые, одинокие, известные не курсу, а только в пределах своих групп. Отдельно стоят «выдающиеся» личности – знаменитый каламбурист, сочинитель стихов (будущий поэт) и спортсмены; последние ближе к «болоту».

Цвет советских юношей и девушек – это такие, как Рона Петрова и ее друзья, члены комсомольских бюро и студенческих научных обществ, смеющиеся, радостные, глядящие на себя эдак значительно и что-то забавное рассматривающие вокруг себя.

14‐е, среда. Бурное летучее комсомольское собрание. Комсорг Саранцев выступил против Речкаловых: Женя стала наплевательски относиться к группе, Рудик газет не читает, оба втихаря сачкуют и любят на других сваливать.

Выступил Рудик:

– Я читаю газеты.

– Нет, не читаешь!

– Я не буду говорить с тобой. Ты таким тоном со мной не разговаривай! Выходит, я тебе вру, группе вру, когда говорю, что читаю. Откуда ты знаешь, что я не читаю?

– Не читаешь!

– Да не говори ты с ним, – на всю аудиторию шепчет Женя.

– И не буду… Научись сперва разговаривать!

За Рудика заступился Герваш.

Выступает Зайцев, преподаватель:

– Гляжу, нет у вас коллектива. Не советское у вас поведение. Грызетесь зло, с ненавистью. Это не полемика, это ругань.

Ребята сидят злые, нахмуренные. Юрка Саранцев – свой парень, а Рудик и Женя так себе… Но многим кажется, что Юрка гнет неправильную линию. Все молчат.

Саранцев в сердцах:

– Они кричать горазды. А хоть одна собака когда поможет? Пусть ребята скажут, как я поставил себя в группе (Рудик и Герваш обвинили Саранцева в том, что поставил себя так, будто он «указка для всех» и пр.).

В соседней парадной нашего дома повесился 16-летний парнишка. Ушел на неделю из дома, вернулся. Ребята со двора весь день к нему зачем-то бегали (оказалось, он задолжал им 80 рублей). В школе он остался на третий год в одном классе, учебу бросил… А в тот день было так. Мать ушла на работу, он выгнал сестренку из дома, заперся, пришла мать – он уже мертвый. Сестренка говорит: «Он меня выгнал, а сам качели себе делал». Повесился из‐за 80 рублей? Что-то не так. А может, и так. Жили они плохо, а он был «с чувствами», и чтобы не огорчать мать своим долгом и пр. и пр.

На культпоход только одной нашей группы Большой профсоюзный комитет университета выделил 240 рублей. Все-таки это сила – профсоюзная организация студентов! Точь-в-точь как на предприятии.

Стало известно, что секретарь ЦК компартии Словакии, самый видный деятель после Готвальда, – шпион30. Здорово!

По радио сообщили, что в Корее появился свой Александр Матросов. 18-летний боец прикрыл телом амбразуру. И такое чувство меня охватило! Подумалось: если бы Америка предстала в виде некоего существа, которое я держал бы за шею и которое глядело на меня глазами Говарда Фаста, Поля Робсона и Трумэна, я, не задумываясь, с радостью бы превеликой задушил это существо вместе с Фастом, Робсоном, Трумэном.

– Весной война будет, – шепчутся женщины.

9 декабря, воскресенье. На факультете висит объявление: кто потерял деньги, обращаться туда-то… Плоховато живется студентам, а вот надо же какая честность! О потерянных и найденных авторучках, платках и т. п. тоже сообщают.

Разговаривал с Кошкиным.

– Хорошо бы до войны успеть окончить университет, – сказал он настолько серьезно, что я ужаснулся: никогда не верил, что будет война, а тут человек умный, авторитетный считает за удачу, если в течение ближайших лет не будет войны. Вообще-то я тоже допускаю, что война может начаться хоть завтра, но в душе сопротивляюсь этому верить. Ну, а если воевать, так всем, всем пожертвую, чтобы разбить американцев. И даже погибнуть за наше общее дело готов, только хотелось бы погибнуть под конец войны, чтобы побольше убить янки.

23‐е, воскресенье. Был в нашем районном доме культуры. Танцуют девушки и парни – рабочие. У кого короткие юбки, у кого безобразные лица (шалавы). И парни всякие есть. Быстрей бы кончить университет. Тянет в среду этих людей, рабочих. Хочется писать о них, знать их самих, их жизнь. Жить, работать среди них31. Мне кажется, их жизнь не совсем такая, как о ней пишут современные писатели. Они пишут-то мало, потому что не знают рабочих, видят их издали.