Голос - [9]

Напоследок, чтобы меня приободрить, Бычков рассказал об одном пациенте, водителе такси, у которого развилась тяжелая форма агорафобии: он и пяти минут не выдерживал на улице. Из дома сразу бежал в свое такси, а в конце рабочего дня с трудом преодолевал несколько метров до подъезда. Картаксеролу удалось примирить таксиста с открытым небом над головой, причем довольно быстро. Всего за два года. Наверное, Бычков рассчитывал, что эта история меня воодушевит, но два года? У меня нет двух лет. К тому времени я уже должна учиться в институте, а до этого еще каким-то образом сдать экзамены…

Когда мы с мамой ехали домой, таксист почему-то не включал радио, только навигатор изредка подавал голос. Мы тоже молчали – не обсуждать же мой диагноз при чужом человеке.

Панические атаки – вот, значит, как это называется. Виски сдавливало от вопросов: что теперь будет, как долго продлится лечение, стану ли я снова нормальной?

Меня скрутило изнутри при мысли, что придется всё рассказать отцу. Такая болезнь его никогда не устроит – она же ненастоящая.

7

Дом бабушки Нади стоял через реку от Рыбной деревни, прямо на набережной. Набережная, усыпанная белыми цветками каштанов, вела на остров Канта, к готическому Кафедральному собору. Казалось, отовсюду видно его тонкий, цепляющий за облака шпиль.

Бабушкина улица выглядела сонной. Лишь изредка ее тревожил грохот колес по брусчатке или заливистый лай. Где-то была яма в асфальте, где-то кренилась ограда. Фонари ночами простаивали слепые, потому что их забывали чинить. Дом окружали мощеные улочки, которые разбредались кто куда, тоненькие как струйки. Полуразрушенные немецкие дома в основном пустовали и незаметно приходили в упадок, как одинокие старики. Казалось, стоит заблудиться в этих переулках, и провалишься в прошлое на пару столетий.

Заброшенную парковку на набережной облюбовали пьяницы. Вечерами они собирались вокруг покинутого много лет назад «москвича». Шины вросли в асфальт и покрылись мхом. От вечного дождя «москвич» поблек, но все еще угадывался его прежний небесно-голубой цвет. На кузове выступили старческие пятна ржавчины, а печальный взгляд разбитых фар неотрывно следил за рекой.

Вход на парковку преграждал железный мусорный контейнер. Мусор в нем часто горел, потому что алкашам нужно было как-то развлекаться и веселить женщин, которые иногда составляли им компанию. Тогда над рекой до утра носился жутковатый женский смех.

На подступах к парковке прохожие даже днем ускоряли шаг.

К сожалению, тому, кто вознамерился перейти Юбилейный мост, соединявший нашу улицу с Рыбной деревней, мимо парковки было никак не проскочить. Все старались прошмыгнуть быстро, словно боялись, что алкаши, возникнув на мосту, как тролли из скандинавской легенды, потребуют плату за проход.

Не знаю, почему от них никак не могут избавиться. Это с троллями сложно: чтобы они исчезли, нужно разрушить мост, который они стерегут. Все это напоминало «Тенистый лес»[5]. В некотором роде я тоже теперь соседствую с троллями, только вместо тети Иды – бабушка Надя, а вместо Норвегии – бывшая Восточная Пруссия. И родители мои не погибли, а живы-здоровы и без меня наверняка станут намного счастливее. По крайней мере отец. За него я спокойна.

Кое-что еще не так с бабушкиной улицей: туман здесь особенно плотный и может держаться целый день. Наверное, из-за близости реки и обилия деревьев. Идеальное место, чтобы затеряться. Вот и затеряюсь.

В детстве я забиралась на подоконник и рассматривала туман, как необыкновенного зверя за стеклом. Вот и теперь он погружает меня в какую-то особую задумчивость, когда вспоминаются (или придумываются?) легенды и страшные сказки. Однажды я даже увидела призрака.

Набережная была пустынной, как вдруг на мосту появилась фигура. Кажется, девушка. Держась за поручни, она склонила над рекой укрытую капюшоном голову, словно силилась разглядеть что-то в воде. Темная прядь волос выскользнула из-под капюшона.

«Прыгнет?» – пронеслось в голове.

Что она там высматривает? Плачет? Вдруг она все-таки бросится, и река схватит ее и запустит ей в горло холодную мутную жижу? А береговая охрана – успеет ли? А если никто ее не спасет? Может быть, только я и вижу ее сейчас.

Меня охватила пугающая уверенность в том, что на мне лежит ответственность за ее жизнь. Вот-вот перекинет ногу и сорвется. Я схватила телефон и набрала «112», но помедлила. Пусть не прыгает. Пусть пройдет мимо!

А если прыгнет – что тогда? Чем я стану усыплять свою совесть? Историями про загробную жизнь? Придумаю легенду о призрачной девушке на мосту?

Какой-то мужчина, пошатываясь, подошел к девушке и потянул ее за локоть. Она подняла голову и устало уткнулась ему в плечо. Держась друг за друга, они двинулись вразвалку к старому «москвичу». Должно быть, ей просто было плохо от количества выпитого.

Я задумалась о привидениях. Можно поселиться на заброшенной мансарде, где свалены старые книги. По ночам гулять по набережным и наносить визиты другим призракам. Они наверняка развлекаются как-нибудь старомодно: играют в бридж, сочиняют готические новеллы, объединяются в книжные клубы. Может, иногда ради забавы являются тем, кто балуется спиритической доской. Им ничего не надо бояться, потому что худшее позади.