Паша выглянул из окна и его внимание привлекли сразу две вещи: снег и неприличная надпись на гараже. И то и другое он видел впервые в жизни.
Там, откуда он, нет ни снега, ни неприличных надписей на гаражах. Да и гаражей-то нет, потому что почти нет машин. Вместо них – велосипеды и скутеры.
Он поморщился: даже в этой холодной стране, он хорошо знал, снег в конце мая идти не должен, это противоестественно.
В учебниках написано, что в России снег идёт зимой, иногда осенью и весной, но не в начале лета.
Руки болели оттого, что пришлось таскать из грузовика на седьмой этаж тридцать шесть тяжёлых коробок с ручками из множества слоёв скотча. Лифт не работал, и на коробки ушло больше двух часов, и это притом, что Паша носил не один, а с папой.
Мама в это время наспех разбирала чемоданы и рассовывала вещи по шкафам и полкам, пытаясь придать маленькой полупустой квартире хоть какое-то ощущение дома. Но Паша знал, что он не дома. Дом остался там, далеко-далеко. А это – какое-то временное убогое жильё. Старая кирпичная высотка с видом на гараж с неприличным словом.
Комната Паши выглядела, как безликий гостиничный номер. Старые обои, диван-кровать, встроенный шкаф и угловой стол. Печаль.
Глядя на снег, Паша понял, что всю одежду можно смело выкидывать. Все шорты, футболки и сандалии отправятся в мусор, а им на смену родители купят шубу, шапку-ушанку и валенки.
Сердце сдавило, и Паша испугался, что не сумеет сделать ни единого вдоха. Да и зачем? Он ведь больше никогда не увидит тропического ливня, не подберёт на лужайке шуструю ящерку, не встретит в море иглобрюха и не услышит тягучую песню милой няни – тётушки Лан.
В моей деревне кроны баньянов достают до небес. А рядом течёт глубокая река, торопится на Юг.
Так она пела ему в детстве, и сейчас её ласковый голос вновь зазвучал в голове.
Паша почувствовал острый приступ страха, как будто стóит тётушке Лан замолчать, как разорвётся невидимая ленточка, связывающая его с домом.
Паша крепче вцепился в позеленевшую бронзовую фигурку мифической собаки с разинутой зубастой пастью. По преданию, эта собака защищает от страхов и злых духов. Когда Паша был маленький, он боялся засыпать один в комнате. В темноте бежал в родительскую спальню и плакал. Однажды ночью мама дала ему бронзовую собаку и сказала: «Иди спать. Собака будет тебя охранять».
Рассмотрев собаку, Паша убедился, что к такому устрашающему существу не посмеют приблизиться никакие злые духи. А даже если посмеют – собака их мигом прогонит. Поэтому с тех пор Паша ничего не боялся. Ровно до сегодняшнего дня. Ему уже тринадцать, но он прижимал собаку к груди, совсем как тогда, давным-давно, и шёпотом просил тётушку Лан продолжать петь. Хотя бы у него в голове.
В комнату вошёл папа и поставил на пол стопку из трёх коробок. Он удовлетворённо выдохнул, скользнул рукавом по взмокшему лбу и присел на диван.
– Постарайся сегодня разобрать, – велел он. – А потом будем ужинать.
Паша не ответил и даже не обернулся. Так и стоял у окна, наблюдая, как редкие снежинки опускаются на крыши машин, на бледную пыльную траву и неровный асфальт в рытвинах. Он думал о том, что трава не бывает такого ненастоящего цвета.
Только яркого, густого, изумрудного, чистого. По траве приятно ходить босиком, приятно лежать на ней и смотреть в глубокое синее небо.
– Павел! – позвал папа, недовольно поправив очки на носу. – Слышишь? Разбери коробки и приходи ужинать.
– Куда ты меня привёз? – только и смог произнести Паша.
Его вопрос не требовал ответа, Паша и сам догадался, что его привезли на родину, в город, где он когда-то появился на свет. Но дело в том, что родины этой он не помнил.
Москва, которую он знал, ограничивалась дачей, куда он каждое лето приезжал к бабушке на месяц-полтора. Там он катался на велосипеде, ел с грядки клубнику, побеждал крапиву деревянным мечом и не особенно беспокоился, потому что скоро всё равно вернётся домой, к тётушке Лан, к её волшебным легендам и прекрасным песням. С ней он мог говорить на языке, который считал родным, и отмечать праздники, которые считал своими.
И она никогда не называла его Павлом. Даже выговорить этого не могла. Она дала ему другое имя. Его настоящее имя. И оно гораздо лучше какого-то там Павла.
Тётушка Лан была настоящая северянка. Стройная и грациозная, как азиатская золотая кошка. Кожа у неё была такая гладкая и блестящая, что долгое время Паше казалось, что тётушка Лан целиком отлита из золота. Он мечтал поставить её рядом со статуей Будды в храме Нефритовой горы и наблюдать, как его няня затмит Будду своим великолепием и все станут приходить молиться ей. Вот только тётушка Лан никогда бы на такое не согласилась.
Хоть она и не застала войну, с её лица почти никогда не сходила задумчивая грусть. Речь её была исполнена спокойным величием. Так в стародавние времена, должно быть, говорила жена или дочь императора. Все слова тётушка Лан произносила с большим достоинством и уважением, и не коверкала звуки, как многие беспечные южане.
![Девять возвращений [Повести и рассказы]](/storage/book-covers/ed/ed7af831d7446cc273c19395f0b07a748a40724c.jpg)
