Голое поле - [14]

Шрифт
Интервал

Туркул и Манштейн провожают меня... Я понимаю теперь, почему мне казалась их генеральская палатка холодным казематом, где стены исписаны немыми криками вензелей и проклятий, где нетерпеливо бьют крыльями гордые и страшные пленные птицы. Я понимаю теперь, почему в лагерях были сплетни о попытке этих генералов учинить поход на Константинополь. Понимаю и то, как раз ночью зимой вдвоем бросились они в ледяную воду в атаку на французский миноносец. Сидели в кофейне у мола. И внезапно решили взять атакой миноноску, маячащую у мола в тумане сторожевыми огнями. Выхватили наганы, оба прыгнули, поплыли... Их поднял на борт русский баркас, а они недовольно ворчали.

Они идут рядом. Проносятся у меня их рассказы из-за стеклянной зыбкой стены, проносятся их короткие, спокойные слова о великой крови. Я пожимаю руку Манштейну и, заметив ободок обручального кольца на сухом пальце, спрашиваю:

- Простите, вы женаты?

- Да. Жена со мною, а девочка моя умерла...

Белые птицы замерли в долине. Синяя ночь опускается с гор и уже расстилает над птицами свои синие нежные ризы, унизанные звездной пылью.

Я знаю, что стоят часовые у соломенных шатров, где дремлют свернутые знамена. О прекрасной родной земле шепчут звездам клочья вековой знаменной парчи.

И слушают часовые ночь, звезды и шепот парчи.

Мы идем к городу с артиллерийским поручиком Мишей, застенчивым и тихим, каким мог бы быть поручик Ромашев из купринского "Поединка". Миша бросил университет и пошел добровольцем под Ростов. Он много знает рассказов из-за стеклянной стены, много медленных стиснутых слов о великой крови. Он до дна глотнул из прорвы войны - этот русоголовый большеглазый мальчик с чуткими нервными ноздрями. Когда он говорит, его лицо бледнеет, а ноздри расширяются и тревожно трепещут.

- Я пошел, потому что верил в наше дело, - говорит Миша. - И в армии вся молодежь такая, как я - верующая. Мы пошли потому, что вера наша была - как обреченье. И может быть, все мы были обречены смерти за Россию... Вы думаете, в душе мы не знали, что нас трагически мало; что большевикам помогает историческая удача, а мы обречены умереть. Пусть история безжалостна, но она справедлива, и дело не в нас, а в исторической справедливости, дело в нашей вере, что Россия тихая, а не бешеная. Что Россия будет построена миром, а не войною. Мы верили, обреченные, - вы понимаете?

- Да.

- Ну вот. Мы воевали, и нам казалось, что за нас думают. Нам бы только победить, а за нас построят... Только теперь мы увидели, что кругом нас пустота. Мы одни. А за Галлиполи, за нашей монастырской стеной, пустота и опустошенные души. Вы понимаете меня?

- Да, да. Говорите - ответил я на его нервный, страдальческий вопрос.

- Там говорят, что мы мертвецы. Но мы не мертвецы, пока жива та, за которую мы пошли умирать. Не генералов и не царей мы хотели, мы не пушечное мясо генеральских авантюр, а мы живое мясо самой России... Вот нас вырвали с кровью. Мы не могли устоять. И вот мы здесь. Может быть, мы и мертвецы, если мертвец сама Россия. Может быть, мы и не нужны, если не нужна Россия. Но она жива и разве вы не понимаете, что живы и мы, как она?

- У нас в Галлиполи произошел какой-то отбор, - добавил Миша помолчав. - Кто не выдержал испытаний - ушел. Ушли те, кто не хотел наших консервов, ушли те, кто не мог тосковать в бездействии, кто задыхался и не перешагнул через железную дисциплину. Может быть, и сейчас еще есть консервники и подавленные, но большинство, я это знаю, готово на новые испытания. Мы все здесь испытуемые за Россию. Здесь испытание, здесь, в Галлиполи, - история ставит свою пробу, будет ли Россия или её не будет. Мы очистились от всех гноищ войны, мы обелились, мы стали живой идеей России и, если она жива, не мертвецы и мы, потому что мы несем в себе Россию как солнце. И потому то так здесь у всех горит душа.

Миша закинул свое побледнелое лицо к небу и неровно дернул чуткими ноздрями.

- Душа у нас горит вот как звезда.

Молчу я, но я понимаю. Миша - обращенный.

Поручик Миша навеки принял причастие белого ордена России, поручик Миша живет для того, чтобы умереть за свою Прекрасную Госпожу.

Мы идем голубоватой лунной дорогой. Далеко, в лунной мгле, влажным длинным воем перекликаются шакалы. Шакалы ночью выходят из гибких зарослей и сев на задние ноги воют кругом белых лагерей, подняв седые морды к луне.

- Вы слышите, - говорит Миша. - Шакалы воют. Они воют каждую ночь. И чудится иногда, что весь мир кругом нас как ночь и воет как шакал.

- Здесь, в Галлиполи, мы проверяем себя до глубины, - наклоняется ко мне Миша. - Засматриваем во все закоулки душ наших. Ведь Галлиполи это, прежде всего, это как бы сказать - само воспитание, закал воли и духа. Здесь мы делаем всё, чтобы придти в Россию сильными, выкованными, железными людьми, чистыми духом. И вся наша армия, всё наше терпение - это великий русский закал...

- Я не знаю, конечно - говорит Миша, легко трогая меня за рукав. - Ведь все мы в армии такие обыкновенные, плохие и хорошие, но рядовые и незаметные люди... Но кажется иногда, что наша армия - это национальная воля России. Понимаете, - все удары, вся буря смерти и разрушения дела, брошена большевиками против воли, против силы и мысли русского народа. Им надо было задушить национальную волю, смять, растоптать в крови чрезвычаек, чтобы на опустошенном месте, вытравив Россию, производить свою вивисекцию коммуны и интернационала...


Еще от автора Иван Созонтович Лукаш
Бедная любовь Мусоргского

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Азовское сидение

«…Казацкая грамота «Роспись об Азовском осадном сидении донских казаков», привезенная на Москву царю Михаилу Федоровичу азовским атаманом Наумом Васильевым, это трехсотлетнее казацкое письмо, по совершенной простоте и силе едва ли не равное «Слову о полку Игореве», – страшно, с потрясающей живостью, приближает к нам ту Россию воли, крови и долга, какой мы разучились внимать.Торопливо, хотя бы кусками, я постараюсь пересказать это казачье письмо…».


Тереза Авильская

«…– Ничто тебя да не смутит, ничто тебя да не остановит, ничто тебя да не устрашит – сам Господь с тобой.Такие слова Терезы Авильской вырезаны на ее статуе.Это – одна из самых вдохновенных скульптур Беклемишевой…».


Первопрестольная: далёкая и близкая. Москва и москвичи в прозе русской эмиграции. Т. 1

Первое в России издание, посвящённое «московской теме» в прозе русских эмигрантов. Разнообразные сочинения — романы, повести, рассказы и т. д. — воссоздают неповторимый литературный «образ» Москвы, который возник в Зарубежной России.В первом томе сборника помещены произведения видных прозаиков — Ремизова, Наживина, Лукаша, Осоргина и др.


Цветы ядовитые

И. С. Лукаш (1892–1940) известен как видный прозаик эмиграции, автор исторических и биографических романов и рассказов. Менее известно то, что Лукаш начинал свою литературную карьеру как эгофутурист, создатель миниатюр и стихотворений в прозе, насыщенных фантастическими и макабрическими образами вампиров, зловещих старух, оживающих мертвецов, рушащихся городов будущего, смерти и тления. В настоящей книге впервые собраны произведения эгофутуристического периода творчества И. Лукаша, включая полностью воспроизведенный сборник «Цветы ядовитые» (1910).


Граф Калиостро

Повесть о философском камне, госпоже из дорожного сундука, великих розенкрейцерах, волшебном золоте, московском бакалавре и о прочих чудесных и славных приключениях, бывших в Санкт-Петербурге в 1782 году.


Рекомендуем почитать
Невилл Чемберлен

Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».


Победоносцев. Русский Торквемада

Константин Петрович Победоносцев — один из самых влиятельных чиновников в российской истории. Наставник двух царей и автор многих высочайших манифестов четверть века определял церковную политику и преследовал инаковерие, авторитетно высказывался о методах воспитания и способах ведения войны, давал рекомендации по поддержанию курса рубля и композиции художественных произведений. Занимая высокие посты, он ненавидел бюрократическую систему. Победоносцев имел мрачную репутацию душителя свободы, при этом к нему шел поток обращений не только единомышленников, но и оппонентов, убежденных в его бескорыстности и беспристрастии.


Великие заговоры

Заговоры против императоров, тиранов, правителей государств — это одна из самых драматических и кровавых страниц мировой истории. Итальянский писатель Антонио Грациози сделал уникальную попытку собрать воедино самые известные и поражающие своей жестокостью и вероломностью заговоры. Кто прав, а кто виноват в этих смертоносных поединках, на чьей стороне суд истории: жертвы или убийцы? Вот вопросы, на которые пытается дать ответ автор. Книга, словно богатое ожерелье, щедро усыпана массой исторических фактов, наблюдений, событий. Нет сомнений, что она доставит огромное удовольствие всем любителям истории, невероятных приключений и просто острых ощущений.


Фаворские. Жизнь семьи университетского профессора. 1890-1953. Воспоминания

Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.


Южноуральцы в боях и труде

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Кто Вы, «Железный Феликс»?

Оценки личности и деятельности Феликса Дзержинского до сих пор вызывают много споров: от «рыцаря революции», «солдата великих боёв», «борца за народное дело» до «апостола террора», «кровожадного льва революции», «палача и душителя свободы». Он был одним из ярких представителей плеяды пламенных революционеров, «ленинской гвардии» — жесткий, принципиальный, бес— компромиссный и беспощадный к врагам социалистической революции. Как случилось, что Дзержинский, занимавший ключевые посты в правительстве Советской России, не имел даже аттестата об образовании? Как относился Железный Феликс к женщинам? Почему ревнитель революционной законности в дни «красного террора» единолично решал судьбы многих людей без суда и следствия, не испытывая при этом ни жалости, ни снисхождения к политическим противникам? Какова истинная причина скоропостижной кончины Феликса Дзержинского? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в книге.