Голодная луна - [10]

Глава 4

— Еще один только звонок, — сказала Гизел своим родителям, изучая телефонный справочник. Он был открыт на имени, еще не отмеченном ею. Она набрала номер и, придав своему голосу официальный оттенок, спросила:

— Мистер Флетчер? Меня зовут Гизел Эддингс и я звоню вам в интересах безопасности нашего района. Мне интересно, есть ли у вас уверенность в том, что ни один грабитель никогда не сможет проникнуть в ваш дом…

— Иди сюда, Грейг, — резко сказала ее мать, Вера, не успевшая воспрепятствовать звонку, когда отец Гизел просунул в комнату свое лицо с острым подбородком.

— Всегда-то ты готова, — отозвался он, судорожно пытаясь поправить манжеты, завязывая при этом галстук-бабочку.

— Тебе никогда не удастся сделать это, — стала укорять его Вера. — Дай-ка я попробую. — С этими словами она проследовала в гостиную, и теперь здесь остался только Грейг, который стал свидетелем того, как Гизел, с обиженным видом, отклонилась в сторону от телефонной трубки.

— Не следует употреблять такие выражения, — пробормотала она и уронила трубку на рычаг, словно боясь вновь до нее дотронуться.

— Что он сказал, дорогая? — стал допытываться Грейг. Она выглядела сейчас такой беззащитной, что его сердце просто разрывалось на части, как это было уже пятнадцать лет назад, когда он в первый раз увидел ее в вечернем платье. Но Гизел лишь моргнула глазами и улыбнулась ему, словно ничего не случилось.

— Все в порядке, папочка, — ответила она и шагнула в гостиную.

Одетая как сейчас, она еще больше походила на свою мать, а черные как смоль волосы, ниспадавшие на длинную белоснежную шею, только подчеркивали сходство ее темных глаз и нежных черт с глазами и обликом Веры. Грейг взял жену за руку и почувствовал, что она тоже слышала последние слова Гизел, сказанные по телефону, однако сейчас воздерживалась от каких-либо комментариев. Бенедикт открыл входную дверь и пропустил всех вперед, чтобы выключить сигнализацию.

— Мне нужно немного размяться после ужина, — сказал он. — Если ты хочешь, Грейг, можете ехать одни.

Эддингсы жили недалеко от пустынной дороги посреди вересковой пустоши, как раз вне пределов Мунвэла, в доме с голубыми ставнями и побеленными стенами. Местность на протяжении нескольких сотен ярдов по направлению к городу не была освещена, поэтому Грейг поддерживал Веру под руку. Один раз он поскользнулся на листе, который дождь принес на дорогу, и у него возникло ощущение, будто он катится на лыжах в полную тьму.

Огни начинались около церкви, самого удаленного от городского центра здания. Уличные фонари отбрасывали тени ив через изрытое кладбище, утыканное надгробиями, на церковные стены. Маленькое остроконечное крыльцо, как заметил Грейг, было освещено.

— Я хочу только получить информационный листок, — сказал Бенедикт. — А вы заходите, если желаете.

Маленькие замаранные горгульи выглядывали из толстых стен под высокой наклонной крышей. Свет струился на блестящую траву из высоких, узких, арочных оконец, каждое из которых было сложено из трех фигур, выполненных из цветного стекла. Они размещались так близко друг от друга, что создавали ощущение целостности. На самом деле, словно почувствовав себя ребенком подумал Грейг, фигур было несколько, а не одна. Когда он проследовал за Верой через церковный портик внутрь, память заставила его окунуться в детство.

Расположенный под сводчатым потолком, подпираемым колоннами, церковный неф был безмолвным и приветливым. Неверующим тоже открыта дорога сюда, подумал Грейг, когда Вера стала перелистывать книгу посетителей.

— Жаль, что многие люди сюда не ходят, это же прекрасная церковь. Между прочим, число подписей в этом году возросло, — сказала она, а потом воскликнула:

— Ох, дорогой! — Гизел заглянула через плечо матери и издала возглас отвращения. Кто-то нацарапал через всю страницу, заполненную подписями, непристойное ругательство. Все подписи были датированы прошлым месяцем. Прежде чем Грейг сумел собраться с мыслями и сказать что-нибудь по поводу увиденного, Гизел закричала:

— Вот что случается, когда люди перестают верить. Они не уважают ничего, для них не свят даже Господь.

— Я думаю, что Бог простит их, миссис Эддингс, — сказал священник, появившийся из глубины высокого дубового амвона. Он был приземистый, с раздутым «пивным» брюшком, краснолицый, с растрепанной седой шевелюрой. — Я больше беспокоюсь о том, что могут пострадать люди, подобные вам. Я думаю, это и будет грехом.

Гизел с открытым от удивления ртом воззрилась на священника:

— Вы, значит, считаете, что оскорбление Господа нельзя считать грехом?

— Я точно не скажу, кто это написал, но суть написанного сводится к следующему: это попытка увидеть Бога во всем, употреблять его имя всуе. Я почти уверен, что человек, совершивший это, надеялся на эпатаж окружающих. Эта церковь стоит здесь вот уже почти восемь столетий, а фундамент и того дольше — вы можете в этом убедиться, не так ли? До сих пор это не было расколом в глазах Господа. Подумайте теперь, каким незначительным по сравнению со всем этим кажется это маленькое ребячество.

— Вы уверены, что имеете право говорить так от имени Господа? — спросил Бенедикт.