Гоголь - [6]
В Кибинцах маленький Гоголь получил первые уроки нелюбви к свету, к его притворству, лжи, к его жестокости. Никоша съёживался здесь и просил папеньку не возить его больше в этот дом, где принимают по одёжке, где смотрят, не залатаны ли рукава твоей курточки, прилично ли ты держишь вилку или берёшь кушанье с блюда. Испуг перед «светом» и отчуждение от «света» он сохранил на всю жизнь.
Но как ни избегал Никоша высокомерного Дмитрия Прокофьевича, в его доме он встречал не одних шутов и шутодразнителей, соседей-помещиков, зависящих от благодетеля и прискакавших облобызать его ручку, не только поклонение и зависть. В Кибинцах был театр, здесь играли его отец и мать, автор знаменитой «Ябеды» Василий Васильевич Капнист, его дети, крепостные актёры. Ставили «Недоросля» Фонвизина, «Подщипу» Крылова, какие-то пьесы про королей к королев (короля в одной из них играл отец Гоголя), малороссийские сцены.
Ради театра Никоша готов был и пожертвовать самолюбием, и забыть об обидах на «благодетеля» – так всё захватывало его в театре, начиная от декораций, от переодевания в чужие костюмы до невидимой межи, отделяющей условный зал от условной сцены, которые, только что бывши одним, раздваивались, когда поднимался занавес.
В доме Трощинского была коллекция картин, богатая библиотека. Дмитрий Прокофьевич выписывал из столиц газеты и журналы. Большую часть времени Никоша проводил с книгами. Тут – уже гимназистом – зачитывался он Петраркой, Тиком, Аристофаном, Державиным, Пушкиным. Тут открылась ему тайна чтения – этого невидимого познания себя в другом, которого ничто не может дать, кроме литературы.
В доме Гоголей не было книг; единственная книга, которую купил когда-то Василий Афанасьевич для своей невесты и которую они читали вдвоём, – роман Хераскова «Кадм и Гармония» – лежала в шкафу, покрытая пылью. Рядом с ней возвышался домашний домострой – пухлая тетрадь из грубо сшитых листов, куда записывались кулинарные рецепты, способы настаивания водок и советы по сбережению жилища. «Как тушить пламя загоревшейся в трубе сажи? – гласила одна из записей. – Смотря по устройству и ширине трубы, надобно пожертвовать гусем, уткой или курицей, которую с верхнего отверстия трубы бросают вниз. Птица, падая вниз, старается удержаться и крыльями будет сбивать горящую сажу…»
Бывая в гостях у Трощинского, Никоша старался скрыться в библиотеке или в пустующих залах кибинецкого дома, где висели старинные портреты, с которых смотрели на него знаменитые люди отшедшего столетия. Они смотрели гордо, как бы издалека, но он живо чувствовал свою связь с ними, свою кровную причастность к веку, который, догорая, всё же освещал его своими зарницами. Позже, в «Иване Фёдоровиче Шпоньке», Гоголь вспомнит «дыханье осьмнадцатого века» и любовно пожалеет о нём.
4
«Есть царствования, – писал Гоголь П. А. Вяземскому, – заключающие в себе почти волшебный ряд чрезвычайностей, которых образы уже стоят перед нами колоссальные, как у Гомера, несмотря на то, что и пятидесяти лет ещё не протекло. Вы догадываетесь, что я говорю о царствовании Екатерины».
Три фигуры этого царствования мелькнули перед его взором в детстве – Д. П. Трощинский, В. В. Капнист и Г. Р. Державин.
Державин был женат вторым браком на Дарье Дьяковой. На её сестре был женат Василий Васильевич Капнист. С Державиным Капнист разделил молодость. Вместе служили они в Преображенском полку, вместе гуляли, пили, играли в карты, сочиняли свои первые стихи. Потом разошлись – высоко вверх пошла карьера Гавриила Романовича. Гордый Капнист (чей род тянулся от греческих графов Капнисос) не захотел искать места у трона. Он удалился в своё имение Обуховку на Миргородщине и здесь малыми делами старался помочь людям.
Друзья переписывались, ссорились – Державин гневался на критику Капниста, потом смирялся, отходил. А на закате жизни решил посетить старого друга.
В июле 1813 года он с большим обозом – с женою, племянницей, с собачкой Тайкой, со скарбом и слугами – прибыл в Обуховку. Уставший от жары, от долгой тряски по малороссийским дорогам, от торжественных встреч, которые ему устраивали в каждом городе и местечке, Державин ожил в обиталище «обуховского Горация». Он шутил с дворовыми девушками, кокетничал с дочерьми Капниста, читал стихи, пел под фортепьяно. Старого капризного «мамичку» и «пашу», как называла его ласково жена, было не узнать.
Тут, по преданию, и увидел его Гоголь. И Державин заметил сына небогатых соседей Капниста. Они, по уверению матери Гоголя, в ту пору как раз гостили в Обуховке.
Сам Гоголь никогда не вспоминал об этом факте. Но поэтический «громозд» Державин стал любимым поэтом его зрелости. «Недоумевает ум решить, – писал он о Державине, – откуда взялся в нём этот гиперболический размах речи. Остаток ли это нашего сказочного русского богатырства, которое в виде какого-то пророчества носится до сих пор над нашей землёю, преобразуя что-то высшее, нас ожидающее, или же это навеялось на него отдалённым его татарским происхождением, степями, где бродят бедные останки орд, распаляющие своё воображение рассказами о богатырях в несколько вёрст вышиною, живущих до пяти тысяч лет на свете, – что бы то ни было, но это свойство в Державине изумительно».
