Годы бедствий - [92]
Сяо-ху еще не был женат. Его мать, тетка Да-бао, уже умерла.
Подкрепившись, Да-бао рассказал брату о своих злоключениях.
— За эти годы многие у нас в деревне умерли, — закончил он, — многие были ранены, а сколько погибло от рук Душегуба, так и не перечесть! Нам вот троим только удалось спастись!
— Везде одно и то же! — сказал Сяо-ху. — После прихода японцев в каждой семье кто-нибудь да погиб, везде несчастья. Мои отец и мать также погибли от рук карателей. Остался из семьи один я.
Так они изливали друг другу души, рассказывали о своих бедствиях и сами же успокаивали друг друга.
— Вам никуда дальше идти не надо! — предложил Сяо-ху. — Живите здесь. К нам часто наведываются гости из Восьмой армии, и японцы сюда не суются!
— Говоря по совести, сейчас у каждого своих хлопот хватает! — сказал Сяо-ма. — Мы и так уже доставили тебе беспокойство, но нам сейчас негде голову преклонить. Я только боюсь, что если мы останемся здесь, то ты неприятностей можешь себе нажить!
— Ладно, мои неприятности — дело десятое! Мы ведь свои люди! — возразил Сяо-ху.
Деревня Люсиньчжуан входила в территорию новых Освобожденных районов, и сюда частенько наведывались кадровые работники Восьмой армии. Сяо-ху был тесно связан с ними, он посылал донесения, выполнял задания по охране, созывал крестьян на собрания. Поэтому офицеры и солдаты Восьмой армии, приезжая в деревню, прежде всего шли к Сяо-ху.
Сяо-ма с дядей и Да-бао прожили в его доме две недели. При помощи Сяо-ху друзья подлечили раны и могли уже ходить с палочкой.
Однажды поздно вечером в деревню приехали представители Восьмой армии и созвали собрание. Пошли туда и Да-бао с Сяо-ма. Все крестьяне собрались на площади перед кумирней, за исключением отряда самообороны, который нес охрану деревни. На площади поставили стол с чайником и несколькими темными чашками. И вот при свете луны один из приехавших вышел вперед, Сяо-ма его лицо показалось очень знакомым, но ему сначала трудно было вспомнить, где он видел этого человека. А тот снял соломенную шляпу, поклонился собравшимся и тепло сказал:
— Отцы и братья, матери и сестры…
После первых же слов Сяо-ма узнал его по голосу: это был Лао Хэй! Сердце Сяо-ма кричало от радости, весь обратившись во внимание, он слушал речь Лао Хэя.
— Гитлер разбит советскими войсками и вот-вот потерпит окончательное поражение! — говорил Лао Хэй. — В последнем наступлении уничтожено более трехсот тысяч гитлеровских вояк, советские войска на подступах к Берлину!..
Наши части также одержали крупную победу. Мы освободили Гаоян, Жэньцю, Вэньань, Дачэн и другие города в провинции Хэбэй. Уезд Цзинхай уже почти полностью окружен нашими войсками!..
Земляки, мы должны накопить силы и освободить Цзинхай! Надо создать народное ополчение, отряды носильщиков, транспортные отряды. Ваши сестры должны организоваться в санитарные отряды…
Площадь ответила ему громовыми аплодисментами и громкими радостными криками.
Сяо-ма не все понял из услышанного, но догадался, что японцам приходит конец. На душе у него стало необычайно радостно.
После собрания оратор вместе с Сяо-ху отправился к нему домой. Сяо-ма, опираясь на руку Да-бао, быстро ковылял сзади. Он забыл о своих ранах, и только обильный пот говорил о его слабости. В доме он крепко обнял Лао Хэя, словно это был его воскресший отец.
Слезы застилали глаза Сяо-ма, и от волнения он не мог произнести ни слова.
Лао Хэй смотрел на этого большеглазого парня и никак не мог вспомнить, кто это.
— Дядюшка Хэй… — проговорил, наконец, дрожащим голосом Сяо-ма, но тот только удивленно смотрел на юношу.
— Я Сяо-ма, дядюшка Хэй, помните? Когда вы сидели в тюрьме «Сиисо»…
— Ай-й-я! Сяо-ма! — громко вскрикнул Хэй и крепко обнял его. — Ай-й-я, мой маленький приятель, да как же ты вырос! А где отец и сестренка?
Сяо-ма молчал…
Немного успокоившись, он, наконец, проговорил:
— Папа умер вскоре после того, как его выпустили из «Сиисо», а сестренку продали…
Взволнованный Лао Хэй молча слушал Сяо-ма и вспоминал давно прошедшие дни. Из его глаз медленно скатились две крупные слезинки.
Удивленный Сяо-ху ничего не мог понять.
— О! Товарищ секретарь райкома, откуда вы знаете друг друга? — не удержался он от вопроса.
Лао Хэй крепко сжал руку Сяо-ма и медленно ответил:
— Это история восьмилетней давности… А тебя с ним какие отношения связывают?
— Сяо-ма вместе с моим двоюродным братом бежал из урочища Гучэнва, — ответил Сяо-ху.
— А ведь японцы и предатели сожгли урочище дотла! Как вам удалось выбраться оттуда?
Сяо-ма рассказал все, что с ним случилось за последние годы.
— Хорошо, молодец! — похлопал его по плечу Лао Хэй. — Ты за эти восемь лет стал настоящим мужчиной!
— А сколько я думал о вас, дядюшка Хэй! Я даже во сне вас видел! Вы когда вступили в Восьмую армию?
— Седьмого июля 1935 года японцы разбомбили тюрьму, я бежал и пробрался в Освобожденные районы. — Неожиданно Лао Хэй что-то вспомнил и спросил Сяо-ма:
— А у тебя есть названый брат Сяо-ло?
— Есть! А вы его знаете?
— Я встретил его вскоре после того, как попал в Освобожденные районы. В разговоре мы случайно коснулись истории твоей семьи, и тогда он рассказал мне, что убил сына Лю У, бежал из Тяньцзиня и вступил в Восьмую армию.
