Год провокаций - [10]

Родители Зины, рабочие с Красмаша, хоть и были на свадьбе дочери, хоть поначалу Алексей и нравился им своей бойкостью, остроумием, но, когда его посадили, переменили к нему отношение. Кому охота вылететь с номерного завода, где хорошо платят?

И когда Зина вернулась с Алексеем из Решот, встречаться с бывшим зэком не захотели…

И молодожены пожили какое-то время в барачной комнате старика Ивана

Шухера, он сам предложил, да еще деньги с пенсии отдал любимой внучке…

Но надолго ли их хватит? Что было делать? Что?!

Алексей, крутя бородатой головой, как флюгер, здороваясь со всеми знакомыми и незнакомыми и визгливо похохатывая, как дурачок, конечно же, в тюремных валенках, зашел в Дом художника, где располагалось местное отделение Союза художников СССР. Бывшие коллеги, особенно начальники, встретили молодого человека напуганными глазами.

– Простите сироту, – заявил Алексей искренним, певучим голоском, – я сейчас уйду, уйду трудиться дворником али кем предложит любимая власть. Вы тут все гении, я вас обожаю… Серова, Коровина и вас… Ой, какой галстук!.. – он восхищенно ткнул пальцем в грудь одному из местных классиков. – Но мне еще рано такой носить. Вот хотел подать на областную выставку… – И он вынул из картонной папки три своих сохранившихся холста (натюрморт с брусникой и обглоданной рыбкой,

“Осень” и “Композицию 000”), а также листы ватмана с лагерными рисунками.

Старшие коллеги молча и с усиленным вниманием просмотрели все предложенное и, переглянувшись, так же молча покачали головами, при этом все они со значением показали на потолок.

– Ах, жисть-жемьянка!.. – Леха Деев омрачился, вынул из кармана брюк перочинный ножик, раскрыл и, подержав острием на мизинце, вскинул вверх – и нож исчез. Затем бывший зэк шевельнул рукой – ножик выскользнул из рукава и лег точно в ладонь, как если бы Лехе надо было кого-то пырнуть. Бывший зэк с треском расхохотался, выпросил у одного из коллег из огромной его сумки альбом и карандаш 2М, выбежал на улицу и, перекрестившись, стал рисовать прохожих: цыганок, милицию, смеющихся детей. Поскольку он вертелся перед гранитным домом, на входе которого сверкало черное стекло с золотыми буквами

“Дом художника”, милиция его не тронула. А утром Деев отослал бандероль с двенадцатью рисунками в Москву, в орган ЦК КПСС

“Правда”, с письмом, в котором кратко изложил свою жизнь. В конце приписал: я мечтаю служить народу, хочу рисовать нашу замечательную действительность, но из-за того, что один раз в жизни оступился (и то в домашнем кругу, по вине опьянения), мне не дают жить и дышать.

Редакция молчала с месяц. И вдруг выходит очередной номер газеты

“Правда”, а на первой странице, а потом еще и на третьей напечатаны пять его рисунков! И милиционер там, и девушка с книгами, и дети… только цыганок не напечатали… Подпись: Алексей Деев, Красносибирск.

Из крайкома позвонили в Союз художников: куда смотрите? Москва оценила, а вы спите?!. и Алексея Ивановича немедленно приняли в члены СХ, помогли с красками и кистями, выделили комнату-мастерскую, где и стал он отныне жить. Это узкое, с покатым потолком помещеньице располагалось там же, в Доме художника, под чердаком, где в одном из отсеков хранятся отбракованные с выставок картины…

Только вперед! Только провоцируя дураков! И только в валенках!

Чтобы жить стало еще веселее, Деев со строгими глазами стал распространять слухи, что ему будто бы заказал свой портрет один из секретарей ЦК КПСС, который родом из Сибири… И что Зинка – дальняя родственница этого секретаря… Пусть завистники трепещут!

– Так и выстраивалась линия судьбы! – рассказывал он Никите. – Я понял: только на опережение надо идти. Ведь если развесишь аксельбанты из носу, мол, достоин ли я хлебать кислород, тебя тут же в конец очереди поставят. А дожидаться, пока исполнятся предначертания Библии: первые станут последними, а последние – первыми, можешь не дождаться. Верно, птичка? – восклицал лысый бородатый Деев, строя забавную рожу в окно подлетевшей синице. – Или это агент ФСБ? Но, кажется, такой электроники пока не придумали, да и зачем?! Я патриот! Патриа о муэрте!

Синица, что-то чирикнув в ответ, улетала. А дядя Леха, смеясь, продолжал:

– Вот мыслишь красиво жизнь построить, поскольку какой-никакой, а талантёнок есть… очки носишь, загадываешь серьезные победы… да вот беда! Какая-то пьянь вдруг сшибает тебя на драндулете – ему лет пять зоны, а тебя уже нету на свете, превратился, ха-ха, в цветочки, в туман над землей, а если и остался жив, сидишь, вроде краба, боком на земле и подаяния просишь… А бывает, обидчику успеешь дать по мордасам – тебя же и посодят… и какая-нибудь тварь нечесаная ткнет в бок пальцем: “Чегой-то ты такой симпатишный? Уж не девица ли?..” – и забьешься ты в страхе, Никитушка, под нары, в угол. Ко мне приставал один амбал, до смерти его запомнил. Я же был тогда вовсе хрупкий, глаза горят, ну, прямо добыча для услаждения при отсутствии присутствия. Вот тогда и решился бежать. А у Зинки пышная золотая коса… Жаль, у твоей нету такой, ежели что… ха-ха… шучу, конечно… Но закон один, Никитушка: если держишься с достоинством, тебя боятся.