Год, когда я всему говорила ДА - [34]

Осуждаете? Я вижу это выражение на вашем лице. Ай-ай-ай! Что я говорила в самом начале этой книги? Так вот, вы определенно прошли весь путь до середины этой книги не для того, чтобы судить меня. Я могла или попросить – или проспать всю ночь в белом вечернем платье.

На этот раз, к счастью, я могу попросить свою няню. На мне еще и корсет, и, как только воздух снова втекает во все закоулки моих легких, я натягиваю халат и заглядываю в комнаты к спящим деткам.

Глядя на каждую из моих девочек, я принимаю решение.

Всякий раз, как Эмерсон, Беккетт или Харпер (на свой лад) спросят меня «хочешь поиграть?», я всегда буду отвечать: «ДА!»

Всегда.

Потому что, коль скоро мне приходится просить незнакомых людей помочь мне снять платье, мне следует по меньшей мере иногда делать то, что приносит истинное наслаждение. Мне следует как минимум видеть это счастливое выражение на их лицах.

Дать чуточку больше любви.

Получить чуточку больше любви.

Поэтому вот что я делаю.

Я действительно это делаю.

Хочешь поиграть?

Отныне и впредь ответ всегда – «да».

Я бросаю все, чем занимаюсь, иду к детям и играю.

Это правило. Нет. Я сделала из этого больше чем правило. Я сделала это законом. Каноном. Священным текстом. Неукоснительное соблюдение. Моя религиозная практика. С истинным пылом.

Небезупречно.

Зато с полной верой.

Неоспоримо.

Сделав это правилом, я позволяю себе сбросить часть рабочего напряжения, которое сама себе организовала. Знание, что «у меня нет выбора», означает, что я не чувствую никакой вины, отступая от своих трудоголических тенденций. Я не ощущаю угрызений совести, бросая пальто и сумку на пол там же, где я только что шла к двери, чтобы поехать в офис, когда слышу эти два волшебных слова: «Хочешь поиграть?» Эти два слова в один миг вытряхивают меня из туфель и усаживают за крохотный розовый чайный столик раскрашивать зайчика, или играть с невезучим одноглазым пупсом, или рассматривать ящериц в саду.

Трудно держать в узде подростка – если у вас есть ребенок-подросток, вы понимаете, что я имею в виду. Я отчетливо помню, как мне самой было двенадцать лет. И иногда не понимаю, как это родители позволили мне выжить. В этом возрасте существование родителей для ребенка – лишь повод для стыда. Ясное дело, двенадцатилетний ребенок никогда не скажет: «Хочешь поиграть?» Но в общении с Харпер я научилась выискивать слова и знаки, которые означают то же самое. Если она забредает вечером в мою комнату и разваливается на каком-нибудь предмете обстановки, я откладываю в сторону то, над чем работаю, и уделяю ей свое полное внимание. Иногда это окупается. Иногда нет. Но я пришла к пониманию, что дать ей знать, что мое полное внимание для нее доступно, важнее, чем все прочее.

А еще? Еще я выяснила кое-что об этой длинной нескладной девчонке, которую так люблю, что порой ей приходится говорить мне «пожалуйста, перестань меня тискать», чтобы я остановилась. Она мне по-настоящему нравится.

Она интересная.

Я исследую ее. Она как бесконечная тайна. Жду не дождусь увидеть, во что она превратится.

Возможно, у вас это по-другому. Ваш счастливый уголок. Ваша радость. То место, где жизнь кажется скорее хорошей, чем плохой. Это не обязательно дети. Мой партнер-продюсер Бетси Бирс говорила мне, что для нее средоточие радости – ее собака. Мой друг Скотт, вероятно, сказал бы, что для него это время, отданное творчеству. Вы могли бы сказать, что это общение с близким другом. С бойфрендом, с подружкой. С родителем. С сестрой или братом. У всех это по-разному. Для некоторых из вас это может быть даже работа. И это тоже оправданно.

Но «да» означает дать себе разрешение смещать фокус приоритетности с того, что для вас полезно, на то, что вам приятно.

(Погодите-ка! Не героин. Героин – это не ваше средоточие счастья.

Просто вычеркните из списка все наркотики.

Все ясно? Хорошо.

Найдите себе хорошее средоточие счастья. Позитивное.)

Я переключила свои приоритеты. Моя работа по-прежнему невероятно важна. Просто теперь игры с детьми для меня важнее, чем работа.

А если мысль о том, чтобы поступить так же, заставляет вас нервничать, вызывает тревожность, пугает вас? Заставляет вас думать, что я идиотка?

Вы можете сказать: «Все это очень хорошо в твоем случае, Шонда. Ты на своей работе начальница. А я – кассирша, так что, пожалуйста, расскажи-ка мне, как я должна повернуться спиной к своей работе и при этом продолжать кормить семью, ты, дура-телевизионщица в своих кружевных туфлях и бриллиантах! Надеюсь, корона выдавит из твоей башки все мозги!»

Я с вами согласна.

Уитни Хьюстон. Утюжок для волос. Солидарность.

Но вот что, надеюсь, вам поможет. Это то, что я усвоила очень быстро: никто не претендует проводить со мной так уж много времени. Как и с вами. Знаете почему?

Вы не Тейлор Свифт.

И не Любопытный Джордж[28].

И не Рианна.

И не Маппет-шоу.

Это я говорю в хорошем смысле. В прекрасном смысле.

В смысле вы можете это сделать. В смысле как бы вы ни были заняты, какой бы лихорадочной ни была ваша жизнь, вероятно, вы можете каким-то образом все это устроить.

Желания Эмерсон и Беккетт поиграть со мной хватает минут на пятнадцать, потом они теряют интерес и желают заняться чем-то другим. Спустя пятнадцать минут я уже никто. Если я не кузнечик в саду, не леденец на палочке, не Очень Голодная Гусеница