Год, когда я всему говорила ДА - [36]

. А потом я делаю то, что кажется невозможным: на самом деле перестаю отвечать на письма, которые приходят после семи вечера. Мне приходится выключать телефон, чтобы это сделать. Но я это делаю. Со мной работают невероятно опытные люди, которые управляют нашими съемками. Научиться отходить в сторону и позволить этим людям получить удовольствие, делая свою работу, не заглядывать им через плечо, – это здорово как для них, так и для меня.

Я даю клятву ежедневно приходить домой к шести вечера и ужинать дома. Если на работе случаются какие-то проблемы, я могу найти способ вернуться домой в промежутке с шести до восьми, чтобы побыть с детьми, а потом прыгаю за компьютер и работаю из дома. Технологии позволяют все больше и больше упрощать этот процесс.

У меня получается не идеально.

На самом деле у меня в этой сфере примерно поровну успехов и неудач. Но теперь я знаю, что это спокойное время помогает заново разжигать ту маленькую искорку внутри, помогает моей креативности, а в долгосрочной перспективе помогает рассказывать истории, которых требует от меня работа. Я даю себе разрешение рассматривать этот досуг как необходимость.

Сделать это трудно. Трудно почувствовать, что я заслуживаю времени для себя, чтобы заново наполнить колодец, в то время как я знаю, что все остальные тоже усердно трудятся. Вот только Делорс снова в моей кухне:

– Шонда, что происходит, когда ты заболеваешь? Что произошло в тот раз, когда тебя выворачивало наизнанку? В тот раз, когда ты болела гриппом?

Мы не любим говорить об этом за работой. Это все равно что искушать судьбу. Но Делорс имеет в виду, что, когда сваливаюсь с ног я, «сваливается» и шоу. Стоит мне слечь, как жизнь в «Шондалэнде» останавливается. Из-за той самой укладки рельсов, которая должна как-то происходить.

Эти истории рождаются в моем мозгу. И если они не смогут выйти из моего мозга, никто не сможет даже начать укладывать рельсы. А если не будут уложены рельсы, поезд не сможет мчаться вперед. То же относится и к Керри Вашингтон, Виоле Дэвис, Эллен Помпео: стоит одной из них слечь, как стопорится все шоу. Без них камеры снимать не могут. И поэтому это невероятно важно – держаться в хорошей форме.

Эллен, у которой, похоже, больше выносливости и решимости, чем у любого из моих знакомых, как-то раз сказала, что сделать двадцать четыре эпизода сериала кабельного телевидения – все равно что двадцать четыре раза пробежать марафон. С первого же сезона она обращалась с собой как с тренирующимся спортсменом. Эллен считает, что для того, чтобы хорошо делать свою работу, нужно заботиться о себе – и внешне, и внутренне. Она вдохновляет меня своим подходом. Я решаю, что, возможно, и для меня настало время так же относиться к своей работе. Для меня это означает: чтобы я могла укладывать рельсы, мне нужно какое-то время на игры.

Хочешь поиграть?

Дома к шести. Никаких звонков после семи. Стараться не работать по выходным.

Потом я расширяю этот принцип.

Хочешь поиграть?

Я использую его как метод разрешить себе стремиться к удобствам, которых обычно себе не разрешаю. «Хочешь поиграть?» начинает становиться кодовым словом для балования себя такими способами, о которых я уже и позабыла.

Маникюры? Педикюры?

Хочешь поиграть? ДА.

Часами рыться в настоящем «бумажном» книжном магазине субботним вечером, пока дети играют в гостях у сверстников?

Хочешь поиграть? ДА.

Долгая ванна, и в колонках гремит Арета Франклин, достаточно громко, чтобы никто не слышал, как я пою?

Хочешь поиграть? ДА.

Бокал вина, долька шоколада и пятнадцать минут тишины без чувства вины за закрытой дверью?

Хочешь поиграть? Пожалуйста, говорите потише, но… да.

Пятнадцать минут, говорю я. Что может быть такого неправильного в том, чтобы уделить себе полное внимание в течение всего пятнадцати минут?

Оказывается…

Ничего.

Чем больше я играю, тем счастливее я на работе. Чем счастливее я на работе, тем расслабленнее я становлюсь. Чем я становлюсь расслабленнее, тем счастливее я дома. И тем легче мне дается то игровое время, которое я провожу вместе с детьми.

На самом деле это просто любовь.

Всем нам не помешало бы чуточку больше любви. Намного больше любви.

К детям. К себе.

Это – лучшее ДА.

Хочешь поиграть?

8 «Да» – моему телу

Вот о чем я, наверное, забыла упомянуть.

Когда я решаю начать свой год «Да»?

В тот вечер, когда я решаю, что начну говорить «да» тому, что меня пугает? В тот вечер, когда я, как уже рассказывала вам, лежу на диване с бокалом вина, уставившись на свою рождественскую елку?

Я жирная.

Я не очаровательная толстушка. И не славная плюс-сайз.

У меня не округлый задок.

У меня не ягодки в ягодицах.

Я не пышечка.

Я не па-паф и ба-бам во всех нужных местах.

Я не работаю над своими формами так, как делала некогда в колледже.

Если бы это было так, будьте уверены, я носила бы что-нибудь симпатичное, обтягивающее и дерзкое, чтобы вы что-то об этом сказали.

Но это совсем не то, что есть на самом деле.

Нет.

Я жирная.

Я тучная.

Я сейчас больше, чем была когда-либо в жизни.

Я настолько жирная, что мне неуютно в собственной шкуре. Настолько жирная, что у меня возникает сюрреалистическое ощущение, когда я мельком вижу себя в зеркале. Я удивляюсь с искренней растерянностью: «А это еще кто?» Моему мозгу требуется несколько секунд, чтобы догнать действительность, а мне – потрясенно осознать, что я гляжу на собственное отражение. Эта незнакомка – я. Я во все глаза пялюсь на себя, заключенную в оболочку из многих-многих лишних фунтов жира. Столь многих, что мне страшно вставать на весы.