Год, когда я всему говорила ДА - [32]

В этом году в новом садике Эмерсон я была ответственной за торт для утренника в честь окончания учебного года. Мне повезло, я нашла кондитерскую, в которой умеют воспроизводить на торте фотографии. Не знаю, как они исхитряются, да мне и дела до этого нет. Я сделала заказ в этой кондитерской и заявилась на утренник со своим потрясающим заказным тортом. С глазури улыбались личики всех наших детей. Все охали и ахали. Я чувствовала себя победительницей. С оттенком омерзительного, самодовольного превосходства потрясающей-матери-с-которой-не-садятся-играть-в-скребл-и-которую-выгнали-из-всех-спортивных-команд. А потом кто-то спросил меня, где лопаточка для торта.

Я принесла торт.

Я не принесла ничего, чем можно было бы его разрезать. И тарелок, с которых можно было бы есть торт, я тоже не принесла. Не принесла вообще какой бы то ни было утвари.

В другом образовательном заведении это могло бы вылиться для меня в международный инцидент. Обстановка могла бы раскалиться до ядерного уровня. Были бы расчехлены арсеналы.

А что случилось сейчас, в этом садике?

Я промямлила:

– М-м-м, ну, этот тортик та-акой красивый!

И мне в ответ рассмеялись. Дружелюбным смехом.

Потом одна мама улыбнулась и сказала:

– Ничего страшного. У меня есть чем его разрезать!

И все пошло своим чередом. Торт был разрезан и подан. Торт был съеден. Все переписали себе с коробки название кондитерской. И все.

Эти мамы своих не бросают.

Мне так здесь нравится!

Не думаю, что они какие-то другие, не такие, как мамы в других школах. Дело в том, что теперь другая я. Возможно, все мамы всю дорогу были прекрасными людьми. Я просто этого не понимала. Теперь я больше не ищу врагов. Поэтому я больше и не вижу врагов.

И поэтому, наконец, в этом году я позволяю себе полностью сложить оружие.

Когда какой-нибудь репортер щелкает своим диктофоном, улыбается и задает «большие вопросы», я не бросаю в бой войска. Я не поднимаю щиты.

Я позволяю себе быть видимой.

«Как вы справляетесь с работой и домом? Какие советы вы можете дать работающим мамам? В чем состоит ваш секрет нахождения баланса в нашем загруженном мире?»

Да, теперь я могу ответить.

Никаких пистолетов с термоклеем.

Никакой домашней выпечки.

Никакой стирки поздним вечером.

Мамы своих не бросают.

– Дженни Маккарти. Чтобы все успевать, у меня есть Дженни Маккарти.

И мне так хорошо!

Разумеется, репортер уходит в глубоком недоумении, не понимая, почему Дженни Маккарти играет такую явно выдающуюся роль в моей жизни.

Но мне все равно.

Я машу белым флагом.

В капитуляции есть своя победа.

Опустите утюжки для волос, сестры мои!

«Мамская война» окончена.

7 «Да»: потехе – время, делу – час

Когда год «Да» полным ходом двинулся вперед, кое-что произошло.

Моя занятость стала расти.

И расти.

И расти.

Чем больше я говорила «да» тому, что представляло для меня трудности, тем больше мне приходилось отсутствовать дома. Принцип говорить «да» превратил меня, маленькую гусеничку в коконе, в большую светскую бабочку.

Я летала в Нью-Йорк, чтобы посмотреть на Керри Вашингтон в программе «Субботний вечер в прямом эфире». Я посещала частные вечеринки невероятно интересных людей. Я устраивала сбор пожертвований для Национального комитета демократической партии. Я помогала организовывать благотворительные мероприятия. В тот год было много наград, потому что теперь у меня был уже не один сериал по четвергам, главную роль в котором играла чернокожая женщина, – теперь их было два. И все три сериала по четвергам были детищами «Шондалэнда». Мой рекламный агент Крис вовсю пользовался тем фактом, что я говорила «да», и договаривался о стольких интервью, сколько ухитрялся впихнуть в мое расписание. У меня состоялось первое интервью для программы «Доброе утро, Америка» с Робин Робертс. Вместе с актерским составом «Скандала» я снималась в дневном ток-шоу ABC – The View («Взгляд»). Меня фотографировала Энни Лейбовиц. Я давала интервью вживую перед зрителями в Смитсоновском институте. Я сама казалась себе вездесущей.

И я была вездесущей. Сущей, казалось, везде, кроме собственного дома.

И это же понятно, да? Все то, что составляло для меня трудности, находилось за пределами моего дома. А внутри дома? Все было в порядке.

По крайней мере, мне так казалось.

В смысле я по-прежнему была мамой-неряхой. Я по-прежнему слишком много работала. Мне по-прежнему нужна была Дженни Маккарти, которая нянчила и моих детей, и меня. Мне по-прежнему была нужна помощь. Я по-прежнему не высыпалась.

Но мне действительно казалось, что я справляюсь.

Вот только я начинала чувствовать себя… ненужной.

В своем собственном доме.

Я приезжала домой, Эмерсон и Бекетт бросали в мою сторону взгляд, обнимали меня, а потом продолжали играть. Словно я была милой соседкой, забежавшей в гости. Или Харпер пренебрежительно смеривала меня взглядом, когда я переспрашивала, о какой именно подруге она говорит. И тогда до меня доходило, что я на неделю выпала из разговоров с ней, а в подростковом возрасте это целая жизнь.

А потом я врезалась в эмоциональную стену.

Однажды вечером я была при полном параде – в вечернем платье, с идеальной прической и макияжем. Взятые взаймы бриллианты сверкали на шее и запястьях. Я была готова отправиться на какое-то очередное мероприятие, которому я сказала «да». И, когда я уже шла через прихожую к входной двери, ко мне со всех ног ринулась Эмерсон.