Год, Год, Год… - [66]

— Почему плачешь? — сказала она вдруг, насторожившись, холодно и отодвинулась от него — вдруг положение ее тяжелее, чем она сама думала и сын понял уже это.

С сухим щелканьем работали ходики на стене.

Ночью он вышел на улицу. Тишина, недвижно все, спокойно. Только белье, вывешенное на балконе трехэтажного дома, полощется на ветру. Рубашки, сорочки рукавами вниз. Они заледенели на морозе и тихо стукались друг о дружку. Стефан быстро вернулся в дом.

Наутро он пошел к Аристо в больницу.

— Как мне найти доцента Петросяна?

Ему нравилось спрашивать об Аристо, он представил, как сейчас выйдет этот известный доцент Петросян и на глазах у всех они обнимутся.

Аристо показался в конце коридора в белом халате, с мрачным, брезгливым выражением на лице: «Кто меня спрашивал?» Увидев Стефана, удивленный, подошел. Оба обрадовались встрече, как всегда. Но Стефан не мог о болезни матери говорить с улыбкой. Аристо отвел его в свой кабинет. Там сели, поговорили.

— Приведем профессора Галстяна, лучший терапевт республики, — сказал Аристо. — Посмотрит, что скажет, то и сделаем. Самое лучшее сейчас — перевезти ее в больницу.

— Думаю, что желчный пузырь. Летом тоже жаловалась. Увеличен. А вообще…

— Говори.

Стефан вздохнул и отвел взгляд.

— Не знаю, — сказал он, — не знаю, почему у нас так все получилось, она мне не доверяет… Так долго врозь жили, что чужими почти стали. По всей вероятности, мне обратно в город надо перебираться. Не устроюсь врачом, на любую работу пойду. Только не знаю — нужно ей это все или нет.

— Ясно.

— Значит, вечером жду тебя. В какое время придете?

— От шести до семи.

Встали, пошли к выходу оба. Прощаясь, Аристо сказал:

— Все будет хорошо, с кем такое не случается. А характер ведь тоже от возраста зависит. Я не изменился, думаешь? Или ты? В отдел кадров ходил — нет? — спросил Аристо.

— Да когда же, — рассердился Стефан, — ночью приехал.

— Ну да, ты сказал…

Спускаясь по лестнице, Стефан смотрел кругом: «Конечно, приятно работать в такой больнице. Чистота, покой. И дежурить в такой больнице удовольствие одно».

Вечером, темно уже было, во дворе их зашумела машина. Из машины три человека вышли.

— Сюда, Арам Багратович, — послышался голос Аристо.

Три человека в черных пальто поднимались по лестнице к ним. Стефан пошел навстречу, поздоровался за руку со всеми, пригласил в дом. Соседи из окон видели все это. «Профессоры… Вот каким сын должен быть, вот!..»

От стенной голландской печи мягкими волнами шло тепло. Потирая руки, профессор приблизился к постели:

— Ну-ка, матушка, что разлеглась, неужто и впрямь заболела, а-а-а? Ну-ка, ну-ка, дай руку. Правую, правую, здороваемся ведь. Так. А теперь скажи, что у тебя болит, на что жалуешься, расскажи-ка нам.

— Все тело болит, профессор.

Профессор пошутил опять, прибаутку какую-то сказал. Все оживленно рассмеялись. Мать тоже.

— Здесь как? — Профессор легонько нажал между ребрами сначала с правой, потом с левой стороны. — Болит? А тошнит тебя, матушка, рвота была?

Между собой врачи разговаривали по-русски.

— Согласишься, матушка, я тебя к себе в больницу на месяц возьму, вылечу? Соглашайся, соглашайся…

— На операцию?…

— Нет, операцию делать не будем. — Профессор быстро переглянулся с коллегами. — Лекарствами тебя вылечим. Значит, согласна, согласна, матушка?

— А еду мне кто носить будет, за домом кто посмотрит?

— Соседку попрошу, — сказал Стефан. — Тагуи.

Мать косо посмотрела на него, кто это, мол, добровольно согласится за больной в больнице присматривать.

Вечером явились родственники, расселись вокруг стола. Подняв руку с вином в воздухе, словно для тоста, они произносили обвинительные речи в адрес Стефана. Когда речь зашла о том, чтобы ему в город переехать, мать сказала:

— Он не приедет, уж я знаю. Теперь только поняла, женщина там ему одна голову вскружила, ее детей растит, все, что зарабатывает, на них тратит. Не переедет, мать для него что, ему теперь то важнее.

Родичи сочувственно завздыхали, слегка пьяные уже были. Стефан подумал, как бы попросить кого-нибудь из них, чтобы за матерью в больнице присмотрели.

— Я поговорю с Тагуи, — сказал он вслух, — она поухаживает за тобой, все для тебя сделает, пока ты в больнице будешь. Я заплачу ей.

Родственники промолчали. А Стефан пожалел уже, что заговорил об этом и людей в неловкое положение поставил.

— Заплатишь? — недовольно сказала мать. — Сколько же ты ей заплатишь?

— Сколько захочет. Рублей триста.

— Умник какой! — скривилась мать.

Родственники действительно в глупом были положении. Они засобирались домой, заторопились, напялили пальто и разошлись. Только и сказали: «Спокойной ночи».

На следующий день соседка, свесившись с балкона, кричала:

— Аванес, который час?

Слепой, подхватив мешок с жареными семечками, и с вытянутым вперед посохом готовился перейти улицу. Он остановился, нащупал где-то под пальто циферблат:

— Два. — К его драповой шапке пристала клочками вата.

Тагуи зашла проведать их. С порога стала смеяться, смеясь, сказала:

— Ну что вкусненького из деревни своей привез? Например, я инжир очень люблю. — И, закрыв глаза, повела головой, словно держала во рту что-то вкусное-вкусное.