Год багульника. Весенняя луна - [5]

Последующие несколько дней Моав вела себя так, словно ничего не случилось — укладывалась на ночь отдельно от хэура, уходила одна купаться за скалы. Сигарт ждал, сначала с напряжением, потом с любопытством, когда же она скажет хоть слово о том, что произошло между ними, но она молчала: просто продолжала идти рядом с ним, как и прежде, разве что перестала подтрунивать да немного притихла. Молчал и Сигарт. Тогда, во время грозы, все произошло как-то само собой, теперь же надлежало найти нужные слова, а их-то он как раз и не знал, и от этой недоступности его страсть только росла — он ловил себя на том, что все чаще взглядывает на свою попутчицу, и эти взгляды были уже далеко не невинными… Но Моав вскоре сама разрешила его затруднение.

Это случилось в один из последних вечеров марта. Он выдался особо ветреным и холодным — просто настоящая зима. Сызмала привыкший к холоду, хэур завернулся в жилет и скрутился клубком. Лежа шагах в десяти от него, эльфа упорно куталась в плащ, пытаясь отвоевать хоть немного тепла. Сигарт уже начал дремать, как вдруг совсем рядом послышались шаги. Моав, видимо, отчаялась уснуть — подойдя к нему, она присела на краешек жилета.

— Тебе чего? — не открывая глаз, спросил он.

— Мне там скучно…

— Что?!

— Скучно и холодно.

Хэур сел и, положив локти на колени, удивленно посмотрел на нее.

— Конечно, холодно! Ты бы еще догола разделась!

Она действительно была не по погоде раздета — без куртки, в одной лишь в сорочке и штанах. Хэур аж поежился, взглянув на беззащитно выглядывающую белую шею. Поймав его взгляд, эльфа опустила глаза.

— Я подумала, может быть, ты позволишь лечь рядом с тобой — ты, наверное, такой теплый…

— Конечно, ложись, это ж надо было столько времени мерзнуть! — воскликнул он и подвинулся на подстилке, но, несмотря на его приглашение, эльфа даже не двинулась с места, только еще больше потупила взгляд, так что белые волосы почти скрыли скуластое лицо.

Сигарт окинул взглядом ее фигуру. Сейчас она казалась особенно тонкой и слабой. Он вдруг заметил, что у нее на шее висит маленький медальон в виде бабочки — он никогда раньше не обращал на него внимание. Ему захотелось согреть и эльфу, и бабочку — они выглядели такими замерзшими, такими жалостливыми… Не зная, что сделать, он протянул руку и обвернул ладонью плечо Моав.

— Ну, давай ложись, тебе же холодно…

Он попытался толкнуть ее в плечи, чтобы уложить на меховой жилет, но она не поддалась. Не рассчитав силу, Сигарт грудью наткнулся на нее. Холодная сталь коснулась тонкой сорочки… Моав резко вздрогнула и тихо спросила:

— Хэуры все делают с ножами?

Ничего не ответив, Сигарт быстро снял перевязь через голову и снова взглянул на нее.

— Ты не боишься меня!.. — удивленно произнес он.

Она перевела взгляд на тяжелую руку, лежащую у нее на плече, затем подняла лицо к хэуру.

— А ты хочешь, чтобы я тебя боялась?

— Нет… — чуть слышно прошептал он, стягивая сорочку с плеча Моав и приникая к нему поцелуем — он уже и сам с трудом понимал, что говорит.

С этой ночи она стала ложиться спать рядом с ним.

Глава 2. Время затмений

Весна началась резко. С апрельскими грозами потянулись по лугам сочные травы, желтыми огнями распускались примулы и крокусы. Маленькая эльфа оказалась жадной до ласк — ей будто не хватало собственного тепла, и она старалась восполнить его жизненной силой хэура, впитывая его жар, как горячий песок воду. Страстная безо всякого притворства, она предавалась любви с совершенно очаровательной непосредственностью, свойственной искренним и смелым натурам. Такая неожиданная симпатия первое время приводила Сигарта в недоумение, особенно после рассказа о кейнарах. Он не мог понять, почему Моав отдалась ему, но видел, что ей хорошо с ним, и этого было достаточно, чтобы не думать о плохом. Ему больше не казалось, что он неприятен ей, скорее наоборот! Что же касается его самого, то он не мог не признать, что ему нравится быть с эльфой. Даже самые обычные вещи казались с ней особенными: словно впервые в жизни Сигарт ощущал гладкость женской кожи, ее тонкий запах, податливую мягкость хрупкого тела, такого нежного и уязвимого, и странные, почти пугающие чувства наполняли душу. Глядя, как в мгновения страсти дрожат бледные губы Моав, слыша, как совсем рядом с ним колотится маленькое сердце, он чувствовал, как что-то переворачивается в самой глубине его существа, и тогда на него снова находила неодолимая истома, как тогда, во время грозы.

Поначалу он не придавал значения странным эмоциям, которые вызывала в нем эльфа, ему вообще было несвойственно задумываться о своих отношениях с женщинами: он никогда не искал их — они сами искали его — и находили. Сигарт был бы очень удивлен, если бы узнал, что в нем было что-то, вызывающее женское доверие и симпатию — что-то, кроме его звериной силы и выносливости в постели. Самому же ему не приходило в голову размышлять о таком — он просто брал то, что маленькая эльфа давала ему, втайне надеясь, что вскоре охладеет к ней, как уже много раз охладевал к случайным возлюбленным. Однако чувство, которое он принял было за привычную весеннюю охоту, не пропадало — ни когда он страстно любил эльфу холодными весенними ночами, ни когда просыпался, уткнувшись лицом в мягкие белые волосы. И когда он ласково целовал в темноте свежие губы Моав, оборачивая ее волчьей накидкой, оно тоже не проходило. Он хотел ее бесконечно. Хотел смотреть на нее, прикасаться к ней, слышать ее стоны, чувствовать, как на его теле сжимаются ставшие горячими маленькие руки, как тонкие пальцы впиваются в его кожу, точно острые коготки маленького зверька.