Год багульника. Весенняя луна - [2]

Маленькая узкая рука протянулась из-под плаща. Все еще не в силах оторваться от неровной полоски, разделяющей белые пряди, Сигарт молча пожал лапку эльфы.

***

Пусть подобные истерики больше не повторялись, хэур не мог не заметить — какая-то мысль продолжала глодать эльфу. Она все чаще выглядела задумчивой: казалось, она пытается придумать выход из крайне сложного положения. Сигарту уже начали надоедать эти загадки, когда Моав сама разрешила их.

Как-то днем, за обедом, она выглядела особенно угрюмой: вода в чайнике давно успешно выкипала, но эльфа, казалось, не замечала этого. Сидя совсем рядом с костром, она то сворачивала, то разворачивала мешочек с травами, поглощенная своими мыслями. Сигарт специально не стал обращать ее внимание на чайник, чтобы посмотреть, чем же это все закончится. Ему вдруг показалось, что она хочет заговорить с ним… Он развернулся и выжидающе сел, подогнув одно колено. Моав, похоже, поняла намек.

— Я давно хотела тебя спросить… — робко начала она. — Что если твой авлахар окажется благородным воином, что если он будет сражаться честно и достойно? Ты все равно убьешь его?

— Моав, ты опять за свое! — с досадой воскликнул Сигарт. — Ты же знаешь — не я это придумал!..

— Я тебя кое о чем спросила…

Синие глаза эльфы смотрели остро и выжидающе. Хэур вздохнул.

— Да, убью, но не потому, что мне этого очень хочется, а потому, что я должен это сделать. Таков закон — пойми ты это, наконец!.. Ты из-за этого ходила такая зеленая последние несколько дней?

Эльфа ничего не ответила, только печально опустила взгляд; в следующий миг она, спохватившись, натянула рукав и сняла чайник с огня — воды в нем осталось едва ли на стакан. Получив ответ, она больше не заговаривала на эту тему; заново приготовив чай и выпив его, они снова двинулись в путь.

К вечеру погода стала портиться, солнце спряталось, сразу же похолодало. Похоже, собиралась гроза — первая за эту весну. Резкий порыв ветра растрепал серые волосы Сигарта. Он повернул голову — стремительно приближаясь, на горизонте темнела лиловая туча; гонимые ею потоки воздуха уже пробегали по верхушкам прозрачного леса. Несмело прокатилась одна волна, за ней вторая… Сигарт с наслаждением вдохнул полные легкие воздуха, пахнущего близким дождем — он всегда любил смотреть, как приближается гроза, как шквальный предгрозовой ветер сгибает вековые деревья, разворачивая листья серебристой изнанкой. Нет зрелища более величественного и грозного!

Наконец, первые тяжелые капли упали на лицо хэура, раздался раскат грома, и через мгновение с шумом хлынул яростный весенний дождь. Сигарт, задрав голову, радостно подставил ему лицо. Как же долго ждала земля этой живительной влаги. Теперь зиме конец — скоро полезут из-под сухой травы тонкие стебельки, запоют птицы, заснует, забегает зверье. Затрубят олени, сшибаясь грозными рогами, затанцуют в извечной пляске жизни, сражаясь за право продолжить свой род. Все живое начнет искать себе пару, стремясь к соединению…

Моав и Сигарт начали искать укрытие. Вскоре оно нашлось: в сплетении плюща, на небольшой возвышенности хэур заметил небольшую пещеру, образованную скальным карнизом. Под ним было сухо, пол усыпал мелкий белый песок, кое-где по стенам рос зеленоватый мох. Решив провести остаток вечера в этом укрытии, путники вбежали внутрь и, промокшие до нитки, упали на песок плечом друг к другу. Моав дрожала от холода. Скинув с себя волчью накидку, Сигарт обернул ее вокруг хрупких плеч эльфы; теплый, пахнущий зверем мех скрыл ее почти целиком.

— Вот, не мерзни, Кузнечик… — пробормотал хэур.

Его руки на мгновение застыли на плечах Моав. Неожиданно он почувствовал знакомый запах — так пахли цветы на лугу, через который они ехали к лунному колодцу… Только теперь он понял — этот запах шел не от цветов, а от белых волос Моав, в которые он утыкался, теряя сознание! Сейчас они свисали мокрыми прядями, прилипая к лицу эльфы — от воды они казались темнее, чем обычно… Моав продолжала дрожать.

— Отвернись! — сказала она.

Сигарт покорно сел к ней спиной. Некоторое время за ним слышалась возня и шлепанье мокрой одежды. Наконец, голос Моав сказал:

— Можешь поворачиваться…

Он обернулся. Эльфа сидела, закутавшись в его жилет; мокрые сорочка, юбка и штаны лежали рядом на полу, скомканные… Сигарт окинул ее взглядом: жилет почти полностью скрывал ее фигуру, маленькие руки выглядывали из-под него, прижимая ткань на груди, и казались хрупкими птичьими лапками. Взгляд Моав встретился с его взглядом, остановился на его лице. «Какие же у нее все-таки странные глаза», — подумалось хэуру.

Какое-то время они сидели молча. Сигарт смотрел на эльфу. Капля дождя, скатившись по белому завитку, растеклась изогнутой полоской между ее губами; Сигарт попытался отвести взгляд, но глаза снова и снова возвращались к этой блестящей водяной нити. Будто какая-то сила притягивает его взгляд к бледному лицу эльфы, не давая оторваться; в ушах словно звучал чей-то сладкий голос, нашептывая слова — страстные, бесстыдные, полные неги и обещания счастья… Он вдруг понял, что безумно хочет эту маленькую эллари — хочет каждой клеточкой своего тела, жадно и невыносимо, больше, чем всех виденных им прекрасных женщин вместе взятых…