Год активного солнца - [99]

«Хорошо, что Важа Лагидзе уехал в деревню на своем «Москвиче», — подумал Отар и облегченно вздохнул. От сердца немного отлегло, но сон не приходил.

Семь часов утра. Ровно через пять часов Манана Гавашели появится в вестибюле батумского «Интуриста». Ровно через пять…

Отару вовсе не улыбалась перспектива провести эти пять часов в таком же нервном напряжении, что и ночью. Он решил уснуть, накрылся с головой простыней, отлично понимая, что из этого ничего не выйдет. Снова уставился на потолок. Потеки на нем увеличивались день ото дня. Особенно большим было темное пятно в центре. К краям оно бледнело и сливалось с побелкой. Отар твердо решил сегодня же сходить в домоуправление и сказать домоуправу все, что он о нем думает.

Время еле тянулось.

— Мацони! — донесся со двора мальчишеский голос.

Удивленный Отар взглянул на часы — пять минут восьмого.

«Кто его поднял в такую рань?» — Отар встал и подошел к окну. Во дворе он увидел бедно одетого мальчика.

— Мацони, мацони! — протяжно выкрикивал тот, с надеждой глядя на окна огромного серого здания.

— Мальчик, неси сюда!

Мальчик взглянул на Отара и кивнул. Рядом с ним стояла женщина, видимо, мать. Она опустила на асфальт перекинутые через плечо сумки.

— Неси банку, нет, пять банок… В этот подъезд, — высунувшись из окна, Отар показал рукой. Потом достал из кармана брюк деньги и снова лег.

Мальчик быстро принес мацони. Он раскраснелся и еле переводил дыхание.

— Бегом поднимался? — спросил Отар. — Тащи мацони на кухню. Там найдешь пустые банки, возьми взамен.

Мальчик отнес мацони и скоро вернулся с пустыми банками в авоське.

— Хватило банок?

— Ага.

— Сколько тебе лет?

— Девять.

— Девять? — поразился Отар, разглядывая хилого загорелого парнишку. Ему невозможно было дать больше семи. — Учишься?

— Во второй класс перешел.

— Откуда ты?

— Цхнетские мы.

— Во сколько встаешь утром?

— В шесть.

— Не тяжело вставать?

Теребя подол рубахи, мальчик печально улыбнулся в ответ.

— Неужели матери не жалко будить тебя чуть свет?

— Жалко, а что поделаешь, у нее сердце больное, она не может подниматься по этажам.

Отару до слез стало жалко мальчика. Сам он с трудом просыпался в девять, а этого малыша мать будит впотьмах, с первыми петухами. Она тормошит его, наверное, целуя, а мальчик спит сладким утренним сном. Он встает, еще не продрав глаза, одевается, плетется за мамой. Сверстники этого мальчика, вероятно, недовольно ворочаются в постели, когда он кричит на всю улицу ломким голосом: «Мацони!» Он мешает им спать. Кто знает, как завидует этот малыш всем, кто спит по утрам! Как мечтает он о мягкой постели! А что творится у него на душе, когда он сравнивает свою вечно озабоченную работой мать с домохозяйками в пеньюарах и с красным педикюром, которые отсчитывают ему в приоткрытую дверь жалкие копейки за простоквашу. А вернувшись в Цхнети, усталый, невыспавшийся, он бежит в школу.

— Вот твои деньги. — Отар протянул деньги мальчику.

— У меня нет сдачи.

— Ничего. Я каждое утро буду покупать у тебя мацони. Иногда в это время я сплю. Ты поднимайся и жми на звонок до тех пор, пока и не встану и не открою. Понятно?

Мальчик кивнул и ушел.

Отар снова остался один. Время тянулось ужасно медленно.

«Она, наверное, еще спит… Нет, она сейчас на море. Манана Гавашели сквозь игольное ушко пролезет, лишь бы сохранить фигуру».

Зазвонил телефон. Отар снял трубку. Аппарат стоял на полу рядом с пепельницей. На ночь Отар всегда ставил телефон у кровати.

— Слушаю!

Никто не отозвался.

— Слушаю, алло, слушаю!

Молчание.

Отар положил трубку. Уже который раз повторяется одно и то же — утром и в первом часу ночи кто-то звонит. Звонит два-три раза подряд и молчит. Вот еще звонок…

Отар взял трубку и поднес к уху. Ни звука. Отар тоже молчал, ожидая, что будет делать немой собеседник на том конце провода. Этот «собеседник» в представлении Отара был мужчиной, и почему-то казалось, что он связан с недавним ночным происшествием.

После той ночи Отар Нижарадзе каждый день ждал, что его вызовут в милицию. Действительно, неделю назад его вызвали и заставили повторить все, что он сказал следователю. В милиции Отар узнал, что владельца машины задержали, а затем отпустили на поруки…

«Собеседник» не подавал голоса. Отар тоже молчал. Помолчали минут пять, затем в трубке раздались частые гудки. Отар положил трубку.

«Что это значит? Психологическая обработка? Угроза? Они, наверное, уже знают, что я сообщил следователю номер машины… Нет, скорее всего не знают, а то бы непременно пожаловали ко мне».

Отар долго думал, взвесил все и пришел к одному выводу: «Они, видимо, не решили еще, как поступить. Прийти и начать разговор в открытую не рискуют, вероятно, разузнали, где я работаю, и призадумались. Пока действуют исподтишка, стараются напугать меня, вывести из равновесия, но на днях явятся. Обязательно явятся, иного пути у них нет».

Отар не чувствовал ни страха, ни волнения. Наоборот, все это вызвало в нем своего рода спортивный интерес.

Время шло медленно. И чем ближе к двенадцати подбирались стрелки, тем напряженней становилось его состояние.

«Манана, наверное, уже готовится к нашей встрече. Расчесывает волосы…»